Гаврило

Добрый день, меня зовут Мария Владиславовна Гаврило. Я орнитолог, биолог, родилась я в Ленинграде и почти всю жизнь провела в Ленинграде, но работаю я далеко отсюда, преимущественно в Арктике.
Связать свою жизнь с биологией я решила достаточно давно. Еще когда училась в начальной школе меня поразила одна книжка, которую прочитала втором классе. Она называлась «Уголок дедушки Дурова». Дуров - это был выдающийся дрессировщик животных и у него не цирк был, а свой театр зверей в Москве. Это была очень такая хорошая книжка, правильно написана, впечатлила до глубины моей души. Я решила, что тоже будем дрессировщицей и буду работать с животными. Но в процессе обучения - это мое стремление немного трансформировалось. Я осталась верна своему изначальному желанию работать с животными, но уже не как дрессировщик, слава богу, а как исследователь. Уже участь школе, я поступила на кружок юных натуралистов - юных зоологов в Ленинградский дворец пионеров, ходила в клуб юных биологов, и первые экспедиции, связанные с изучением птиц, у меня были вместе с клубом биологов курса зоология Ленинградского дворца пионеров. Соответственно, у меня никогда не было каких-то колебаний в ту или иную сторону, то есть я решила идти в биологию и никаких отступлений от этого стремления у меня не было.
Почему именно биология? Как оказалось, что биология связана с Арктикой? Это тоже семейные традиции. Наверное, мой отец Владислав Петрович Гаврило, он был физик и изучал физику морского льда и работал в Институте Арктики и Антарктики и для меня знание о том, где находятся Арктика, кто такие полярники, оно была самого детства. Когда мы были маленькие с братом, мы чаще читали папины телеграммы со льдины, чем видели его дома. И одно из таких занятий было, это когда идешь по улице… мы жили в Московском районе не так далеко от аэропорта Пулково и часто видели самолете на взлете, на посадке и я всегда махала рукой самолетам с красным хвостом. Красный цвет хвостового оперения - это самолет полярной авиации, тогда так отличались. Это были самые родные самолеты. То есть вот это вот дух полярных экспедиций, исследования Арктики, он всегда был дома и поэтому, наверное, получилось так, что я решила идти заниматься биологией, но в Арктику.
Там были конечно еще и какие-то административно формальные вещи, после школы я поступила в Ленинградский государственный университет имени Жданова, как он тогда назывался. Сейчас это большой Санкт-петербургский университет, на биолого-почвенный факультет. Конкурс был достаточно высокий - шесть человек на место, как сейчас помню. Когда выбирала специальность, я сказала, что пойду на кафедру зоологии позвоночных, потому что птицы мне более симпатичны были всегда, они на виду, их искать не надо и их много, они интересны и разнообразны. Меня очень отговаривали мои коллеги и друзья и говорили – слушай, биология – это о,кей, но сейчас же зоология - это что-то уже совершенно историческое, не модная специальность, которая не будет скоро востребована… Сейчас надо идти в микробиологию, физиологию, в генетику… Почему ты не идешь в генетику? Не люблю генетику… ну, то есть не настолько к ней хорошо отношусь, чтобы ей заниматься. Меня интересуют такие натуралистические исследования, как натуралисты. Мне пытались какие-то примеры привести, как я буду мучиться потом в будущем, не найду себе применение, на работу никуда не поступлю. Но, тем не менее, я не поддалась каким-то внешним влияниям, пошла на кафедру зоологии позвоночных, о чем ничуть не жалею. Тогда было нужно обязательно после окончания вуза иметь какое-то распределение. Это было очень жесткое требование, чтобы Вузы выпускали своих студентов, пристроенных на работу. Ну и соответственно, чем у тебя выше какие-то баллы, тему больше возможности выбора. У нас очень много людей ушло в преподавание, потому что у нас была биология с правом преподавания по диплому. Это то, что меня вообще никак не интересовало. Когда мы все заканчивали ВУЗ и выяснилось, что мои коллеги были отчасти правы, что работу зоолога, чтобы заниматься классической онтологией, найти не так просто. Тут уже включились, то что раньше называлось семейные связи, и я никогда это не скрывала, не без содействия моего отца меня, меня приняли на работу в Арктический и антарктический институт, хотя биология –это не профильное направление в институте. но всегда, с самого начала, основания института, там всегда было несколько биологов. На распределение приходил сотрудник Отдела географии Вячеслав Иванович Макеев, и заверил комиссию, что Арктический институт возьмет на работу и тогда меня выпустили. Вот такая история, как я попала в Арктику и ничуть не жалею, потому что я там осталась на всю жизнью. На самом деле мой отец был не то чтобы сильно против, ему было конечно приятно, что в его семье кто-то из его детей идет по его стопам. Против была конечно мама, которая до сих пор не может спокойно переносить мои экспедиционные отлучки. То есть мне уже слава богу годков-то немало, и она до сих пор волнуется, как вот при первом моем отъезде. И когда я объясняю, что на самом деле, в Арктике по многим параметрам гораздо спокойнее, чем здесь в большом городе жить. Там сложно, но ты знаешь, по крайней мере, где эти сложности, там нет таких неожиданностей, подлостей и многих факторов риска.
Он наверно немножко поддерживал маму как настоящий супруг, но в душе ему было очень приятно. Так получил, что я как старшая девочка пошла в эту специальность, а мой младший брат мальчик, он остался, его специальность гораздо более домашняя и городская.
Ну да, этот вопрос регулярно задают, женщине вроде бы тяжелее, что что там такого привлекательного, как это все переносится.  Что там тяжелее? Там ниже температуры летом, как у нас ранняя зима, на низких температурах экстремальных зимой я не зимовала, тут я ничего не могу сказать, отлучка от дома - но у меня никогда не было такого домоседского характера и как меня один из знакомых назвал - ты ведь не домашняя хозяйка, а дикая хозяйка.
Во-первых, женщины выносливые, они гораздо выносливее мужчин на самом деле, если что-то нужно пережить, то на какие-то дистанции у них включаются адаптационные механизмы, потому что женщина должна продолжать род, заботиться о детях и выносливость у неё как у кошки, у нее выше чем мужчин, по многим параметрам. Во-вторых, там нет многих факторов стресса, которые здесь меня лично доканывают гораздо сильнее, чем там.
Комфортно там, где душе комфортно. Если у тебя есть постоянный там горячий душ, удобная кухня, привычная тебе мягкая кровать, это не значит, что ты будешь жить в гармонии с собой. И если  у тебя баня раз в день (?) и ты спишь в спальнике, а не под пуховым одеялом, это дискомфорта не добавляет душе.  Не обращаешь на эти мелочи, это не самый сильный фактор стресса. Во-вторых, я всегда стараюсь какой-то минимальный комфорт себе устроить, не устраиваю себе лишений, чтобы усилить это. Если там погода сырая, холодная, можно промочиться в любой момент, ходишь много, но я слежу, чтобы ноги всегда были в сухости, и то там соблюдать конечно сложнее гораздо… ну взял лишнюю пару носков – все, зона комфорта твоя с тобой.
Люблю я там какие-то мелочи вкусные, беру тот чай, который я люблю пить, я беру шоколад, который люблю - все вот так вот такие мелочи, они сразу дают какие-то элементы, и ты чувствуешь себя и в бытовом плане комфортно. Но душевный комфорт - это самое главное, мне комфортно там гораздо больше, чем здесь. Понятие средней экспедиции - это абстракция полная, потому что у меня каждая экспедиция - это индивидуальный проект, как сейчас принято говорить, то есть мне нет каких-то регулярных… Допустим, сотрудники полярной станции – у них годовой контракт, они выехали на год… У меня каждая экспедиция она под какие-то задачи, под какую-то логистику, под какие-то места. В Арктику на неделю не съездишь, это не тот формат, поэтому порядка трех недель, наверное, меньше трех недель и не было. На самом были какие-то короткие, допустим, это авиационные экспедиции, на 2 недели вылетаем на вертолетах, делаем какую-то работу, возвращаемся - вот две недели короткой экспедиции, 10 дней у нас самый был такой блиц. Самой деятельной была моя первая экспедиция, когда после того, как я поступила в институт Арктики и Антарктики, следующей весной, следующим летом полевой сезон и я настояла, чтобы меня отправили на стационар. Начальник отдела сильно сопротивлялся, вообще не любил женщин в поле, на такая у него установка была, хотя у него постоянно были какие-то сотрудницы, которые туда ездили, но я настояла, тем более, что в этом иногда использовала свои семейные связи. Не всегда могли отказать так также легко, как кому-то другому, но я честно отрабатывала, никогда не халявила, и первая экспедиция у меня была пять месяцев. После первой экспедиции основная физическая угроза здоровью была в том, что ты забываешь, что есть машины, то что нужно соблюдать правила дорожного движения, и вот первую неделю надо просто очень внимательно, потому ты выходишь на тротуар и ты забываешь, что там все это есть. А сейчас это еще сложнее. В 90е это было совсем сложно, ты уезжаешь, а здесь так стремительно развивались события, и ты приезжаешь и такой шок – культурологический, социологический действительно. Иногда бывает достаточно болезненная адаптация, это с точки зрения психологической, и по здоровью тоже - там же воздух сильно чище, там ты не болеешь, ты там можешь  провалиться в холодную воду, замерзнуть, еще что то, ты переохладился, согрелся. Но там нет микробов, которые у тебя на этом фоне сразу вызывают ОРВИ например. Когда ты возвращаешься сюда, ты чаще всего начинаешь какой-то простудой, еще ловишь.
Не только с животными, с  дикой природой там чувствую себя спокойно и в гармонии, а наблюдать за животными, это вообще удовольствие. Ты выполняешь какую-то работу и получаешь при этом еще сильное удовольствие, потому что, во первых они красивые  и они умелые, и они совершенные. То есть и у тебя есть возможность наблюдать за совершенством и понятное дело это счастье большое. С научной точки зрения ты можешь понять какие то пути эволюции, пути адаптации, ты стоишь упакованный во все слои хай-тек гортекс и флис и полар и все там в сапоге и с трудом выдерживаешь эти условия, чтобы быть как бы в зоне комфорта, а эти существа, которые там совершенно спокойно себя чувствуют, и на самом деле они могут обитать только при таких суровых условиях. Как природа достигла, какими путями, какими механизмами - это с точки зрения науки интересно, и просто еще очень-очень красиво смотреть на все это.
После экспедиция начинается самый нелюбимый в какой-то степени процесс работы… на само деле, анализировать и обобщать данные, которые ты собрал сам и выходить на какой-то научный результат - это очень интересно, увлекательно, захватывающе. Это хорошая часть работы, но к сожалению, на материке же приходится заниматься какой-то административной работой, организационной, бумажной, бумажной не в смысле написания статей, а бумажной в смысле формальных отчетов и следующих заявок на следующие экспедиции. Это чудовищное бремя, самое ужасное, которое приходится преодолевать.  Даже если есть структура, которая выполняет свою работу, то ты должен сделать все сам, пробежать, подложить бумажки, проверить что это все сделано, и это самый ад, на самом на самом деле, и к сожалению, эта часть работы все больше и больше занимает времени. А для того, чтобы заниматься любимой наукой и анализом, тебе надо… ну можно бумажки формально урывками писать, а это невозможно, ты должен отключиться от всего, это процесс творчества научного и на него, к сожалению, остается все меньше и меньше времени. И когда ты добираешься и вдруг у тебя там какой-то еще результат красиво получается, это вот счастливый момент береговой работы.
По образованию орнитолог, то есть человек, который специалист по птицам, у меня интерес оказался немножко шире. Когда я попала в Арктику в первую экспедицию, я собиралась сделать маршрутный учет и ходить смотреть, где какие птицы живут, сколько их там, но это были высокие широты, то восьмидесятый градус широты, Северная Земля, так называемые полярные пустыни, не очень правильно название, поскольку это арктические тундры и там можно идти и несколько километров вообще ни одной птицы не увидеть, потому что, если ты идешь не по берегу моря, а вот внутри. Я стала обращать внимание на другие компоненты экосистем, как принято говорить, и там геоботанические были описания, и сборы гербария, описания млекопитающих мелких там - леммингов в комплексе… Попала я на работу в Отдел географии, я была единственным биологом по Арктике. Еще был биолог по Антарктике, меня окружали все географы – физгеографы,  геоморфологии, и это на самом деле очень полезно оказалось, поскольку я, общаясь с ними, я понимала как устроен дом моих животных - то есть среда обитания. Я эти знания получала от специалистов из первых рук, поэтому у меня такой комплексный подход и я много лет занималась птицами в их среде обитания - их численность, распределение в зависимости от факторов окружающей среды. В каких местообитаниях, какие морские условия, какие ледовые условия для них важны.
Случилось так, что я попал в сферу международного сотрудничества, вошла в состав российско-норвежской группы по морским птицам Баренцева моря, потом приобщилась и к более широкому сотрудничеству, вошла состав циркумполярной группы по морским птицам Арктического совета Программы по сохранению флоры и фауны.  Совершенно замечательная у меня открылась возможность более близкого тесного и регулярного общения с коллегами из других приарктических государств.
На своих регулярных встречах обсуждали самые насущные проблемы и могли представить картину более общую, то есть не в своем узком секторе. Российский сектор Арктики, это конечно пол Арктики, но тем не менее, что делается за рубежом. В какой-то прекрасный момент коллеги из Канады выступили с докладом, что по их данным такой вид, как белая чайка за 15 лет потерял 85 процентов их национальной популяции, то есть популяция всей Канады сократилась на 85 процентов. А белая чайка - эта птичка, которая здесь не живет совершенно, залетов ее в Санкт-Петербург пока еще не отмечено, но эта птица живет там же, где и белый медведь. То есть белый медведь - это символ Арктики, большой белый сильный хищник и это бренд арктический. Его называют часто хозяином Арктики. А я говорю в каждом, что в каждом доме у каждого хозяина должна быть хозяйка. Так вот хозяйка Арктики - это белая чайка. Это вид среди пернатых - это аналог белого медведя. Она тоже белая, она тоже живет только там, где есть льды, она живет в Арктике всю жизнь, она мигрирует, остается в пределах в пределах Арктики и не улетает ни в какие теплые страны, точно также она страдает от потепления климата, такие же у нее угрозы, как и у белого медведя, это общем такой вот бренд среди мира пернатых. Ну да, она конечно сильно меньше, поэтому внимания к не меньше и не известна она так широкой общественности за пределами своего обитания… вот и они забили тревогу и это арктический эндемик, это птица, которая обитает только в Арктике, сказали, а в других-то странах что? а живет она в 4х странах мира, в Канаде гнездится, в Гренландии, то есть Дании, в Норвегии на Шпицбергене и в России. То есть в 4 странах, больше нигде она свои гнезда не делает. А другие страны сказали, мы вообще понятия не имеем, что там происходит потому что этот вид живет так, так высоко, все закрыто льдами, что специальных исследований в России практически не было на тот момент. Была одна специальная статья, посвященная белой чайке, написана по материалам 79 года, она внесена была в красную книгу по причине малой изученности и узкого ареала, а что там с ней происходит, никто не знал. В Норвегии не знали и в Дании тоже, по Гренландии данных не было. Мы с коллегами поняли, что для начала нужно по крайней мере узнать, что происходит в странах. Если так все плохо как в Канаде, то это уже совсем тревожный сигнал. Так вот возник международный проект по оценке состояния популяции белой чайки, и мы начали какие-то какие то движения в этом направлении. В рамках этого российское норвежского сотрудничества провели координированный учет на Шпицбергене и в российской части реала. Эта экспедиция состоялась 2006 году и с тех пор это мой основной объект исследований. Я не говорю, что я забросила все остальное, но я увлеклась очень сильно этой темой, во первых, потому что очень красивая птица, вторых, она совершенно неизвестна и мне интересно всегда что-то узнать новое и меня влечет тематика, которая больше интересует как то в связи организмов и окружающей среды.
То есть я люблю работать в местах и… Арктика, почему? Потому, что там очень суровые условия, которые определяют жизнедеятельность организмов - больше физические факторы среды, чем межвидовые взаимодействия.  Это по душе как-то ближе, и с тех пор я занимаюсь этим видом и состояние не очень хорошее. Поскольку я не климатолог, я не могу грамотно оценивать влияние разных механизмов я могу только примкнуть к «трендистам» или «циклистам». Трендисты - это те, кто говорят глобальное потепление, что изменение климата на потепление - это линейный тренд и основная причина его - деятельность человека. Эта концепция глобального потепления тредистов.  Но есть ученые, которые все-таки считают, что основополагающий фактор это внешние природные, в том числе солнечные земные связи, и более глобальные явления, чем деятельность этого насекомого под названием человек на планете земля. Но то, что сейчас идет эпоха потепления климата — это как бы факт медицинский. С этим спорить трудно, потому что у нас есть статистика. А дальше вопрос - это линейный тренд или это горка очередного долгого цикла?
В природе существует много циклов разной длины и суперпозиции положительных вот это вот может тренд. Я как оптимист хочу все-таки верить, что циклисты - и они имеют право на жизнь и что все-таки силы природы, силы земли, силы вселенной -они пока сильнее, чем выхлопы человека. Против них никто не спорит, они вносят свой вклад безусловно. Но то, что система все таки может как-то вернуться, хотя с каждым годом деле все это все сложнее и сложнее. Что касается влияния на экосистемы глобального потепления на животный мир, на белую чайку.
Все морские птицы - это очень хороший индикатор, то есть они чутко реагируют на изменения в окружающей среде и по ним можно часто гораздо раньше получить информацию о том, что делается на более низких уровнях. Уровень не интеллекта, а трофический уровень. Морские птицы едят рыбу, рыба ест больших хищных рачков, хищные рачки едят мелких рачков, а те фитопланктон. Вот это имеется ввиду высота, к ним приходит гораздо более концентрированная накопленная информация. Морские птицы, также морские млекопитающие накапливают информацию со всех вот этих слоев и наблюдая за птицами изучая их поведение, питание, экологию, мы можем сказать, что происходит в море. С белой чайкой пример пока очень такой плачевный, поскольку эта птица, которая жить может только во льду, она не может кормиться на открытой воде. Она настолько приспособлена к жизни во льдах, что у нее уже вся адаптация – у нее более короткие ноги, чтобы они не мерзли, у нее более длинные штанишки из перьев, чтобы она не мерзла, у неё перепонки на лапах вырезаны больше, чем у других чаек, чтобы не было теплоотдачи. Поэтому она плавает плохо в отличие от других чаек. Она неэффективна как пловец на воде и она обитает в температурах, где вода около точки замерзания. Это угроза обледенения, поэтому чайка с воды не ест, она должна летать где-то со льда, бегать по льдинам, собирает там что-то и как обычная чайка, не плавает. Лед ушел - ей кормиться нечем и не где, то есть она не может взять ту рыбу, которая возьмет другая чайка, потому что льда нету. Таким образом, так как она размножается, приступила ли к гнездованию, сколько птенцов на крыло подняла - это показатель того, каково состояние морского льда в регионе, куда она может долететь за кормом. Это какие-то там условно 100 километров максимум от гнезда.
Сейчас у меня очередной проект по белой чайке, в двадцатом году летом очень хорошо отработали в Карском море на о.Визе. У нас была масса планов, мы купили хорошее оборудование, трекеры, думали, поставим gps трекер на чайку и они покажут. сколько она может улетать за кормом, какие льды ей нужны. Наконец то мы поймем, так мы умозрительно – ну 50 километров пролетит, а там больше не пролетит - узнаем все это. Приехали, мы едва застали последние гнезда, мы не успели поставить самые трекеры, какие-то даже ставит не стали, потому что мы поняли, что они не вернутся к нам, и они в середине гнездового сезона побросали все гнезда и улетели. Ни одного птенца не было на колонии. И потом мы стали смотреть картинку - у нас одна ячейка с трекером поработала три недели, пролетела, потом скинула нам сигнал на радиоантенну, и мы увидели куда налетали и что и какая общая картина. Так вот пока там было сколько то припая вокруг этого острова, они кормились очень близко, здесь вот в этом припае, потом припай взломало, кромка льда была уже больше чем на 50 километров до того острова, припай взломало и последние чайки все улетели. Им есть нечего. А в этом районе в среднем кромка должна держаться до конца лета. Тогда вот они могут вывести птенцов. В этом году я не смогла поехать в этот район, позвонили сказали что то же самое – припай вскрылся и ни одного птенца опять нету.  То есть это индикатор пока еще состояния низкой ледовитости. Это один аспект экологии, другой аспект - это то что они в пищевой цепочке накапливают всю грязь, которая есть. Устойчивые загрязнители - они все накапливаются что в белых медведях, что в белой чайке. Мы проанализировали яйца, мы думали, что там будет много, потому что она кормится - жир любит подбирать - медведь там добыл нерпу, поел, они там будет остаточки подбирать с той же самой нерпы. Но уровень содержания пестицидов – это ПХБ, ДДТ, это яды, которыми травили насекомых на полях. Они запрещены в этой части света в семидесятые годы, а в яйцах белых чаек столько, что это на пределе уже эффектов токсических на организменном уровне. До сих пор все циркулирует, и в воде этого уже нет, в осадках где то есть где то нет, а это же получается птица как сборщик информации. Она же облетывает какую-то огромную территорию, собирает корм там и дает он интегрированную информацию, в данном случае о состоянии загрязнения океана.
Пластик мы нашли. микропластик в экскрементах чаек не этих, соседних чаек в Карском море. Самое простое, что мы можем сделать на самом деле с пластиком, потому что это в наших руках, это в руках всех управленцев - принять какие то какие то решения регламенты, обеспечить условия для раздельного сбора и переработки. Это та проблема, в которую каждый может внести свой вклад, это на самом деле редкий случай. С парниковыми газами там уменьшить свой след –там, не летаете на самолете… ну хорошо, мы перестанем летать на самолетах, вот в Европу вроде перестали больше летать, но как-то скажется на таяние льдов, это мы не дождемся. А с пластиком очень просто - прекратить использовать одноразовый пластик. Каждый может сделать. 20 лет назад этим никто не пользовался. Жили радостно и никто не думал, все было хорошо, а сейчас вот этот бум упрощения жизни -  конечно проще там поел скомкал выбросил, не думая о том. А еще это подумать, вот это движение каждого человека в отказе от одноразового пластика эффект даст потрясающий совершенно, и это никак не трудозатратно, ни материально затратно,
А совсем совсем свежая проблема с ковидом - эти маски! Никто же даже не акцентирует внимание на том, что это очень огромный массив загрязнения пошел, этих маско миллиарды! Их бросают как бумажки, а это же не бумажки, это же тоже пластик! Там все детали -  он не разлагается, уже просто стали покрывать планету сверху слоем масок. То есть от пластика можно отказаться, а от масок нельзя отказаться, но с ними надо обращаться соответствующим образом! Об этом даже никто не говорит, что это не бумажка. С этой проблемой каждый может поучаствовать, во многих странах уже запрет одноразового пластика введен уже сейчас.
Это административное решение, но когда начинаешь разговаривать с нашими управленцами или кто там в теме, у кого повыше уровень, они говорят, что Россия хотя декларировала что она тоже идет по пути отказа, они говорят что это будет очень нескоро, и мы ничего быстрого не обещаем, потому что если ты отказываешься от одноразовой посуды, должна быть альтернатива многих многих производств, которые с этим связаны. Но это надо решать, они тоже говорят мы не можем, потому что у нас ничем заменить. 20 лет назад и не было, все было хорошо. Но каждый может дома сильно уменьшить, это весомый вклад и политическая воля тоже. Сейчас супермаркеты стали, повысили цены, какую-то стимуляцию меньшего пользования…
…не факт что они лучше. Биоразлагаемый пластик –это вообще иллюзия, потому что он разлагается до микропластика, не более, и крахмальные все эти производства они же тоже энергозатратные.  А надо отказаться просто от использования одноразового чего-то, из пластика это или из кукурузы экологически чистой. Опять же возвращаясь к моему жизненному пути в этой области в арктической, я работал в Институте Арктики и Антарктики и сейчас я снова работают там уже по третьему входу, то что называется, я работала в Музее Арктики и Антарктики, я работал в национальном парке Русская Арктика, который проектировала, будучи сотрудником. До, будучи сотрудником Института Арктики и Антарктики, я участвовала в проектирования, возглавляла группу по экологическому обоснованию создания этого парка. Когда его организовали, меня пригласили туда зам. директора по науке первым. Я уехала в Архангельск на 6 лет из Питера. И тогда опять раздался хор голосов, зачем ты уезжаешь в Архангельск из Питера. Во всяком случае если будет плохо, то здесь полтора часа на самолете, всегда прилечу, я же не на дальний восток улетаю… вот и после шести лет я вернулась в Питер, снова сейчас на контракте в ААНИИ, в месте моей работы всегда пришло слово Арктика.
В какой-то момент, это было еще когда мы работали в национальном парке Русская Арктика… логистика в Арктике всегда сложная была, и многие не замахиваются на решение тех или иных проблем, потому что не понять как их выполнять, а вот то потепление, которое мы сейчас наблюдаем, глобальное оно  там или не глобальное, по крайней мере эпох потепления это факт, поэтому кто то пошел в Арктику, тут же ринулся, чтобы ловить рыбу в арктическом бассейне, чтобы выставить нефтяные и газовые вышки как можно дальше в Арктику, потому что лед отступил, а технологическая вооруженность человека она растет. Северный морской путь там почитаешь, у меня просто голова кружится тех цифр увеличение объема перевозок по севморпути, которые ставят как задачку, которую выполняют и перевыполняют.
А мы с коллегами, которые изучают арктическую природу, которые любят путешествия, которые любят работать на природе в экспедициях, мы поняли, что это окно возможности для того, чтобы прийти туда с новой логистикой, и раз лед ушёл, туда можно идти не только на атомном ледоколе, но и вот на парусно-моторном судне.
Какие-то примеры были, есть исследовательские суда… я не называю яхту принципиально, просто яхта -судно для отдыха. Судно называют по профессии. Профессии этого судна сейчас не отдых, а работа, поэтому экспедиционные малые такие суда парусные и моторные в Австралии в Норвегии в Великобритании – то есть страны, которые работают в полярных регионах, у них у всех одно - два судна такого класса есть, они выполняют классные проекты. Мы попробовали в двенадцатом году, была первая экспедиция, тогда яхту фрахтавал национальный парк Русская Арктик, мы провели  блестящую экспедицию по результатам, и мы поняли, что это один из путей решения тех задач, которые мы можем решать. Мы хотели продолжать заниматься тем, чем мы занимаемся и найти инструмент, который позволяет выполнить, и мы работаем в удаленных районах на арктических островах в прибрежной зоне - это малое маневренное мало осадочное судно, которое может идти в береговой зоне. У нас есть дом, мы не обременены какими-то береговыми лагерями то есть у нас хорошие цивилизованные с условия для проживания, мы можем дойти в ту точку, ну понятно дело с этими ограничениями, где нам нужно выполнить работы, и это мало затратно по сравнению с крупными судами. Это конечно бюджет совершенно другой, и более того, когда большое судно у тебя там 30 ученых, всегда конфликт интересов, научных программ, чтобы ты не делал - всегда будет конфликт, и какие-то сегменты ты никогда не сделаешь. Не подойдет судно в этот район, не возьмет оно там пробы, не высунешься там на берег, и мы вот решили попробовать сделать такой проект, который бы использовал как основное средство работы — вот такое малое судно. Создали проект под эгидой общественной организации Ассоциации «морское наследие: исследуем и сохраним», создали проект «Открытый океан». Открытый океан потому, что он открыт для познания и для открытий,  и с 16 года эта яхта была выкуплена нашей коллегой, участницей проекта, это частная яхта, которая работает под наш проект и пока нам окно возможности позволяет работать в Арктике, во льдах, мы ходим туда и пытаемся сделать то, что мы можем и результат тоже замечательный. У нас по материалам собрана на этом судне - двенадцатый год плюс с 16 года каждый год, кроме ковидного 20го, ходила в рейс, и иногда в два рейса, 10 походов Арктику как исследовательского судна.
По материалам, собранным на борту этого судна опубликовано больше сотни научных статей, уже есть результат, который достоин института целого, так что мы решили так использовать глобальное потепление. Это предоставляет неизмеримую радость от общения с любимой Арктикой, от того чтобы ты занимаешься любимой работой и от того,  что у тебя коллектив единомышленников вокруг и ты можешь делать что-то полезное, тем более, сейчас мы использовали возможность прохода «Альтер Эго» - нам досталась название «Альтер Эго»  и мы поняли, что это просто классно, что это наше такой второе я,. Из Мурманска, где мы закончили экспедицию, она прошла по Беломоро-балтийскому каналу, по всем водным путям, начиная вот от Ладоги в Сортавала по пути в Шлиссельбурге у нас была просветительская программа, мы приглашали на борт школьников студентов техникума в Шлиссельбурге. Ребята приходили, знакомились с возможностями работы с морскими профессиями, научными профессиями, судоводительскими… в общем прошло более 150 школьников, по дороге сюда, когда мы шли… То есть мы пытаемся ну как-то передать наше знание и умения, наше отношение к жизни и к работе, потому что нам нужна смена, у нас состав очень возрастной, мы не рискуем брать непроверенных неоперенных, потому что это сложно и дорого, и нам нужен результат. Мы учебные классы на ней в Арктике сделать не можем, это надо брать подготовленных, уже мотивированных. Самая большая проблема это мотивированность.
Классическая зоология вообще не утратила своего значения до сих пор как и все остальные классические науки, только вместе с современными технологиями можем понять происходящее вокруг. Спутниковое зондирование плюс исхаживание - только это может быть то что новое.