Саватюгин
Лев Михайлович
Лен. гидрометеорологический институт
главный научный сотрудник Лаборатории эволюционной географии и гляциологии Отдела географии полярных стран
Альма-матер :
учёная степень :
доктор географических наук
страна :
ААНИИ
океанология, история полярных исследований
с. Городня, Калининской обл.
Россия
25 июля 1937
Должность :
место работы :
место рождения :
научная сфера :
Дата рождения :
Родился 25 июля 1937 г.в с. Городня
Завидовского р-на Калининской области.
После окончания школы в Ленинграде (1955) служил в ВМФ,
работал в геолого-разведочных экспедициях на Кольском п-ове и Чукотке, перепробовал разные профессии – был и портовым грузчиком, и фрезеровщиком, сплавлял лес в Карелии. Затем поступил в Ленинградский гидрометеорологический институт, который в 1967 г. окончил по специальности «инженер-океанолог».
По окончании вуза — младший научный сотрудник Отдела антарктических исследований ААНИИ, где в 1974 г. защитил кандидатскую диссертацию «Динамическое воздействие океана на ледяные берега Антарктиды» и стал кандидатом географических наук. В 1982–1984 гг. – начальник Ледово-гидрологического отдела и исполняющий обязанности директора полярной обсерватории п. Амдерма. В 1984–1992 гг. – старший научный сотрудник НИИ географии Ленинградского государственного университета. В 1992 г. вернулся на работу в ААНИИ, где в 2004 г. защитил докторскую диссертацию на соискание учёной степени доктора географических наук «Российские научные исследования в Антарктике:1956-2003 гг.». С 1992 г. и по 2013 г. руководил Отделом географии полярных стран (ОГПС) ААНИИ. Оставив руководство отделом, перешёл на должность главного научного сотрудника Лаборатории эволюционной географии и гляциологии ОГПС. В наши дни Лев Михайлович продолжает работать в институте.
Л.М. Саватюгин – участник многих экспедиций. Он участвовал в девяти антарктических экспедициях как океанолог, гляциолог, начальник гляциобуровых отрядов и баз, начальник зимовочных антарктических экспедиций (14-й (сезонная, д/э «Обь», 1968–1970), 20-й (гляциолог ст. Новолазаревская, зимовка 1974–1976), 23-й (нач-к гляциолог.отряда обс. Мирный, 1977–1979), 25-й (нач-к гляцио-буровой группы обс. Мирный, 1979–1981) и 33-й САЭ (нач-к отряда, ст. Молодёжная, 1987–1989); начальник сезонного и зимовочного составов 36-й РАЭ (1990–1992); начальник гляциологического отряда 51-й РАЭ (2005–2007)). Под его руководством и по его методу в районе станции Молодежная был построен экспериментальный ледовый причал, на который была осуществлена разгрузка экспедиционных судов (1990/1991). Зимой 1991 г. в практике Л.М. Саватюгина была уникальная операция по подготовке взлётно-посадочной полосы на станции Молодежная для приёма тяжелого самолёта на колёсном шасси Ил-76ТД, который в условиях антарктической полярной ночи осуществил благополучную посадку и вывез более 100 полярников и членов экипажа НЭС «Михаил Сомов», находившегося в ледовом плену в море Космонавтов. Это был первый и пока единственный в Антарктиде случай приема такого самолета в полярную ночь. Ещё одно достижение в Антарктиде – Л.М. Саватюгин впервые в мировой гляциологической практике осуществил сквозное бурение шельфовых ледников Новолазаревский и Шеклтона, в результате чего был получен ледяной керн по всей длине скважин, отобраны пробы морской воды под ледником, взята колонка грунта. На основе разработанной им методики по сохранению скважины был получен патент на способ стерильного отбора проб подледникового озера Восток в Центральной Антарктиде. Т.о. Л.М. Саватюгин является одним из авторов этого изобретения.
Л.М. Саватюгин в 1980–2000-е гг. являлся участником многочисленных высокоширотных арктических экспедиций на архипелагах Северная Земля, Земля Франца-Иосифа, Шпицберген, Баффинова Земля, где возглавлял российско-немецкие, российско-канадские и российско-японские гляциологические экспедиции. Он также принимал участие в высокогорных гляциологических экспедициях на Памире, Тянь-Шане, Горном Алтае, Полярном Урале, где им были осуществлены первые в нашей стране бурения высокогорных ледников. На дрейфующей станции «Северный полюс-26» Л.М. Саватюгин внедрил автоматизированный гидрологический комплекс на базе ЭВМ и спутниковой аппаратуры (1-я смена, 21.05.1983–29.04.1984). Этот комплекс был представлен на ВДНХ, а затем использовался в работе других дрейфующих станций.
В 2000–2001 гг. Л.М. Саватюгин работал в Национальном полярном институте Японии. Был членом Международной гляциологической ассоциации.
В 1990–2010-е гг. Л.М. Саватюгин являлся руководителем многих научно-исследовательских проектов. В 2010-е гг. он был координатором направления «Гляциология и палеоклимат» подпрограммы «Изучение и исследование Антарктики» ФЦП «Мировой океан» и проекта «Исследование подледникового озера Восток», ответственный исполнитель проекта «Создание Российского научного центра на архипелаге Шпицберген» (РНЦШ). В целях успешной реализации подпрограммы и для создания РНЦШ в ОГПС ААНИИ в феврале 2011 г. создали Группу Российского научного центра на арх. Шпицберген во главе с Л.М. Саватюгиным. Группа в 2014 г. была преобразована в отдел, Лев Михайлович с этого времени стал научным руководителем Научного центра. Сейчас Российская научная арктическая экспедиция на архипелаге Шпицберген (РАЭ-Ш) – большое подразделение ААНИИ, которое возглавляет Ю.В. Угрюмов, заместитель директора института. Л.М. Саватюгин – главный научный сотрудник заместителя руководителя Отдела координации и планирования научных исследований РАЭ-Ш.
Завидовского р-на Калининской области.
После окончания школы в Ленинграде (1955) служил в ВМФ,
работал в геолого-разведочных экспедициях на Кольском п-ове и Чукотке, перепробовал разные профессии – был и портовым грузчиком, и фрезеровщиком, сплавлял лес в Карелии. Затем поступил в Ленинградский гидрометеорологический институт, который в 1967 г. окончил по специальности «инженер-океанолог».
По окончании вуза — младший научный сотрудник Отдела антарктических исследований ААНИИ, где в 1974 г. защитил кандидатскую диссертацию «Динамическое воздействие океана на ледяные берега Антарктиды» и стал кандидатом географических наук. В 1982–1984 гг. – начальник Ледово-гидрологического отдела и исполняющий обязанности директора полярной обсерватории п. Амдерма. В 1984–1992 гг. – старший научный сотрудник НИИ географии Ленинградского государственного университета. В 1992 г. вернулся на работу в ААНИИ, где в 2004 г. защитил докторскую диссертацию на соискание учёной степени доктора географических наук «Российские научные исследования в Антарктике:1956-2003 гг.». С 1992 г. и по 2013 г. руководил Отделом географии полярных стран (ОГПС) ААНИИ. Оставив руководство отделом, перешёл на должность главного научного сотрудника Лаборатории эволюционной географии и гляциологии ОГПС. В наши дни Лев Михайлович продолжает работать в институте.
Л.М. Саватюгин – участник многих экспедиций. Он участвовал в девяти антарктических экспедициях как океанолог, гляциолог, начальник гляциобуровых отрядов и баз, начальник зимовочных антарктических экспедиций (14-й (сезонная, д/э «Обь», 1968–1970), 20-й (гляциолог ст. Новолазаревская, зимовка 1974–1976), 23-й (нач-к гляциолог.отряда обс. Мирный, 1977–1979), 25-й (нач-к гляцио-буровой группы обс. Мирный, 1979–1981) и 33-й САЭ (нач-к отряда, ст. Молодёжная, 1987–1989); начальник сезонного и зимовочного составов 36-й РАЭ (1990–1992); начальник гляциологического отряда 51-й РАЭ (2005–2007)). Под его руководством и по его методу в районе станции Молодежная был построен экспериментальный ледовый причал, на который была осуществлена разгрузка экспедиционных судов (1990/1991). Зимой 1991 г. в практике Л.М. Саватюгина была уникальная операция по подготовке взлётно-посадочной полосы на станции Молодежная для приёма тяжелого самолёта на колёсном шасси Ил-76ТД, который в условиях антарктической полярной ночи осуществил благополучную посадку и вывез более 100 полярников и членов экипажа НЭС «Михаил Сомов», находившегося в ледовом плену в море Космонавтов. Это был первый и пока единственный в Антарктиде случай приема такого самолета в полярную ночь. Ещё одно достижение в Антарктиде – Л.М. Саватюгин впервые в мировой гляциологической практике осуществил сквозное бурение шельфовых ледников Новолазаревский и Шеклтона, в результате чего был получен ледяной керн по всей длине скважин, отобраны пробы морской воды под ледником, взята колонка грунта. На основе разработанной им методики по сохранению скважины был получен патент на способ стерильного отбора проб подледникового озера Восток в Центральной Антарктиде. Т.о. Л.М. Саватюгин является одним из авторов этого изобретения.
Л.М. Саватюгин в 1980–2000-е гг. являлся участником многочисленных высокоширотных арктических экспедиций на архипелагах Северная Земля, Земля Франца-Иосифа, Шпицберген, Баффинова Земля, где возглавлял российско-немецкие, российско-канадские и российско-японские гляциологические экспедиции. Он также принимал участие в высокогорных гляциологических экспедициях на Памире, Тянь-Шане, Горном Алтае, Полярном Урале, где им были осуществлены первые в нашей стране бурения высокогорных ледников. На дрейфующей станции «Северный полюс-26» Л.М. Саватюгин внедрил автоматизированный гидрологический комплекс на базе ЭВМ и спутниковой аппаратуры (1-я смена, 21.05.1983–29.04.1984). Этот комплекс был представлен на ВДНХ, а затем использовался в работе других дрейфующих станций.
В 2000–2001 гг. Л.М. Саватюгин работал в Национальном полярном институте Японии. Был членом Международной гляциологической ассоциации.
В 1990–2010-е гг. Л.М. Саватюгин являлся руководителем многих научно-исследовательских проектов. В 2010-е гг. он был координатором направления «Гляциология и палеоклимат» подпрограммы «Изучение и исследование Антарктики» ФЦП «Мировой океан» и проекта «Исследование подледникового озера Восток», ответственный исполнитель проекта «Создание Российского научного центра на архипелаге Шпицберген» (РНЦШ). В целях успешной реализации подпрограммы и для создания РНЦШ в ОГПС ААНИИ в феврале 2011 г. создали Группу Российского научного центра на арх. Шпицберген во главе с Л.М. Саватюгиным. Группа в 2014 г. была преобразована в отдел, Лев Михайлович с этого времени стал научным руководителем Научного центра. Сейчас Российская научная арктическая экспедиция на архипелаге Шпицберген (РАЭ-Ш) – большое подразделение ААНИИ, которое возглавляет Ю.В. Угрюмов, заместитель директора института. Л.М. Саватюгин – главный научный сотрудник заместителя руководителя Отдела координации и планирования научных исследований РАЭ-Ш.
Лев Михайлович – автор и соавтор более 150 научных и научно-популярных публикаций, среди которых и 12 монографий о полярных исследованиях: «Российские исследования в Антарктике» в пяти томах (1,2, 4 тома – в соавт. с М.А. Преображенской, 1999–2019), «Российская наука в Антарктике» (2004), «Полюс холода» (в соавт. с М.А. Преображенской, 2008), «Архипелаг Шпицберген = Archipelago Spitsbergen: российские имена и названия» (в соавт. С М.В. Дорожкиной, 2009), «Архипелаг Северная Земля = Archipelago Severnaya zemlya: история, имена и названия» (в соавт. С М.В. Дорожкиной, 2010), «Моя первая Антарктида: (дневник полярника)» (2011), «Архипелаг Земля Франца-Иосифа = Franz Josef Land archipelago: история, имена и названия» (в соавт. С М.В. Дорожкиной, 2012), «Карта Антарктиды: имена и судьбы» (в соавт. с М.А. Преображенской, 2014), «Архипелаг Новая Земля: история, имена и названия» (2017), «Новосибирский архипелаг: история, имена и названия» (2019), «Остров Врангеля: история, имена и названия» (2020); один из авторов коллективной монографии «Современное состояние природной среды архипелага Шпицберген» (2020; на англ. яз. – 2021). Многие из этих монографий – масштабный обобщающий труд в области истории исследования и освоения стратегически важных для России арктических территорий, весомый вклад в исследование топонимики Российской Арктики.
Благодаря использованию обширного круга источников и обработке огромного объема информации, автору удалось вскрыть противоречия и обратить внимание на недочеты его предшественников в исследовании топонимики Российской Арктики, представить биографические данные с высокой степенью детализации и содержательности.
Л.М. Саватюгин – член редколлегий журналов «Проблемы Арктики и Антарктики», «Арктика: экология и экономика», «Арктические ведомости», член Полярной комиссии РГО.
Награждён Орденом Почёта (2007), медалью «За трудовую доблесть» (1981), Серебряной медалью «Участник ВДНХ», медалью РГО «За вклад в изучение Антарктиды»; знаками «Отличник гидрометслужбы СССР» (1977), «Почётный работник Гидрометеослужбы России» (1995), «Почётному полярнику» (1997), и «Отличник геодезии и картографии» (2001), «Почетный работник охраны окружающей среды». Лауреат премии им. Ю.М. Шокальского и Е.И. Толстикова, Лауреат премии Правительства РФ за вклад в изучение подледникового озера Восток (2015), Лауреат премии имени О.Ю. Шмидта Российской академии наук за серию монографий по топонимике и истории исследования российских архипелагов (2017).тики.
Л.М. Саватюгин – член редколлегий журналов «Проблемы Арктики и Антарктики», «Арктика: экология и экономика», «Арктические ведомости», член Полярной комиссии РГО.
Награждён Орденом Почёта (2007), медалью «За трудовую доблесть» (1981), Серебряной медалью «Участник ВДНХ», медалью РГО «За вклад в изучение Антарктиды»; знаками «Отличник гидрометслужбы СССР» (1977), «Почётный работник Гидрометеослужбы России» (1995), «Почётному полярнику» (1997), и «Отличник геодезии и картографии» (2001), «Почетный работник охраны окружающей среды». Лауреат премии им. Ю.М. Шокальского и Е.И. Толстикова, Лауреат премии Правительства РФ за вклад в изучение подледникового озера Восток (2015), Лауреат премии имени О.Ю. Шмидта Российской академии наук за серию монографий по топонимике и истории исследования российских архипелагов (2017).тики.
все видеоинтервью проекта
Расшифровка интервью Саватюгин Л.М. (часть 1)
Зовут меня Лев Михайлович Саватюгин, урожденный села Городня на Волге, прямо на берегу Волги. Как мама не мне рассказывала, родился я в том доме, где был заезжий двор для Екатерины Второй, а потом там сделали больницу. Вот родился я в этой больничке, но это было давно в прошлом веке еще в тридцать седьмом году, ачерез год отца у меня не стало и мать осталась с четырьмя детьми в тридцать восьмом году. А здесь и война началась в скорости. Попали мы в оккупацию, но слава Богу быстро немцев под Москвой разбили. Это недалеко от Москвы от Завидово, где сейчас вотчина наших царей. А был у меня три сестры, и я уже поскребыш четвертый был. Две сестры и ушли на фронт одна осталась со мной, вернулись в обе раненые, но живы здоровы. Сейчас уже ни одной не осталось в живых. Ну можно так прямо сказать, что детства как такового у меня не было вообще, потому что, ну представляете, у матери четверо детей, да еще так вот мы, как изгои жили, ей надо было работать и за детьми, ну хорошо сестра помогали немножко, но все работало она одна. Но тем не менее все-таки школу мне удалось закончить, несмотря на все строки учителей, а потом старшая сестра переехала в Санкт-Петербург, Ленинград тогда был, видит что со мной дело плохо там на Волге, могу утонуть, забрала меня Петербург. Вот здесь школу я уже заканчивал в Ленинграде – 181-я, это бывшая 3-я гимназия Санкт-петербургская, очень известная школа на Соляном переулке. И как ни странно, закончил почти с отличием. Там было конечно, у меня одна троечка, но это из немецкого языка, который мы очень любили после войны.
В школу пошел я сорок четвертом году. Я помню, как нас провожали в школу, собрали нас первоклашек человек, наверное, 7 собралась, дали нам по противогазной сумке зеленой, туда положили связку из трех морковок, тетрадь и одну, один химический карандаш, и все, и повели в школу. Н в классе училась сразу 4 класса с 1 по 4-й, потому что в оккупации были, война. Те, которые учились уже в четвертом классе, они пропустили три года там или 4, то есть уже здоровые парни были. У всех оружие конечно после войны, и одна учительница у нас на четыре класса. Вот мы учились - тетрадки делали из газет, я помню нас машина одна свалилась в залив с моста, она везла в типографию бумагу, рулоны, два рулона огромных, и вот мы два пацана ныряли туда, отрывали в воде эту бумагу, потом сушили, склеивали, сшивали нитками разлинеивали вручную все. Ручки нам уже, по моему, вот так, чтобы макать перо, в третьем классе уже ручками писали. Ну и тетради где-то там класть в четвертом появились. А желание пришло вот школу я окончил прилично, и чувствую, что я попаду, конечно, куда-нибудь, но сдам экзамен по крайней мере в институт, т.е. запас знаний был достаточно, но так как я жил сестрой, у нее у самой двое детей, комната мы на улице Халтурина жили, комната там метров 8, 5 человек, поэтому думаю надо куда-то вот так на казенный счет устраиваться. Я поступил в морское училище, ну питание одежда, общем-то и опять же моряк! Вот проучился я там два года. Уже на третьем курсе я как-то вот понял, что это, но не мое и говорю, что давайте я уйду из училища. Скандал был страшный и помню, меня начальник училища контр-адмирал вызывает и говорит: Если ты откажешься, не захочешь учиться в институте, я знаешь куда тебя отправлю? Я говорю –куда? - Там, где белые медведи поют! А я говорю, туда как раз туда и хочу! Он говорит, ну хорошо! В общем, там меня посадили на гауптвахту, чтобы я одумался и вернулся. Я бы одумался, но вот после гауптвахты я твердо решил, что точно не буду служить. Но и меня в матросы списали, я вот заканчивал службу матросом.
Закончил матросом, вернулся - ни специальности, ничего нет. Устроился в почтовый ящик, проработал с полгодика, поступил в институт Ульянова-Ленина электротехнический, ЛЭТИ. Специальность замечательная - электронная техника. Тогда это год то был 57 что ли, 58й, проучился, тогда было обязательное обучение. Еще один год надо было от работать на заводе на каком-нибудь, и вот проходил я этот год на заводе Светлана, здесь в Петербурге. Делали мы пальчиковые лампы. Там я настройщиком работал аппаратуры. Я так посмотрел вот как выпускники работают - это каждый день приходить вовремя на работу к 8 утра, план выполнять там, 5000 пальчиковых ламп. Потом тебе 12 рабочих дней отпуск. Может быть потому, что я на Волге все детство провёл, может поэтому такой характер выработался не очень уживчивый. Ну не устраивало меня это будущее, моя жизнь, хотя электровакуумное оборудование, модное тогда было. Я думаю, что нет, давайте-ка я возьму академический отпуск, а тогда можно было брать на два года. Я сказал сам себе, что поброжу я эти два года и сам себя поищу. Ну и первое, где я начал работать, это на Кольском полуострове в экспедиции помощником бурового мастера устроился. Мы там бурили мусковит - это вот слюду такую добывали. К зиме нас занесло там, это на границе с Финляндией. Нашу буровую закрыли, вернулись мы в Питер обратно без работы безо всего. Я ходил искал работу… а в экспедицию у меня бороденка отросла такая – Хемингуэй, тогда это можно было, и меня ну нигде, везде рабочие требовались, а меня нигде не брали на работу. Сестра мне старший говорит, она уже с фронта вернулась, уже университет к тому времени заканчивала - Ты сбрей бороду и тебя возьмут на работу! Я говорю, ты что, из-за такой ерунды не берут? Ну ладно, сбрил бороду, пошел и меня в тот же день взяли на работу, но взяли в порт грузчиком.
Поработал я там грузчиком, работал на всех кранах, получил специальность крановщика - там электрические краны, пневматические, на всех, какие в порту есть, на всех работал. Но все равно думаю, надо, как-то уже… основы высшего образования заложено были, как-то надо продолжать дальше. Продолжать думаю… у меня еще есть годика полтора, для того чтобы побродить, поискать себя. Я решил строить дорогу Абакан Тайшет. Думаю, вот это мое призвание. А тогда только по комсомольской путевке туда посылали. Я пришел, вот хочу, вот меня душа зовет, комсомолец… А к тому времени я уже был не комсомолец, меня в училище выгнали из Комсомола. Они говорят, принеси характеристику с работы.
Я говорю, так я сейчас не работаю ни где… Ну ты устройся на один день и принеси характеристику! Ну что это несерьезно как-то, это один день поработать, принести и меня тогда на комсомольскую стройку возьмут. Я говорю, нет поеду я целину осваивать лучше! И вот мы там трое ребят собрались, набрали денег. Но на всю дорогу нам не хватило. Хватило только до Новосибирска доехать. Вылезли мы там своими рюкзачками и гитарками. Но это время то романтики, время -Аксенов тогда уже был в моде, сплошная романтика, целина… А откуда там из Новосибирска ехать? Нам говорят, а вы поезжайте прямо в Бийск. Там целина начинается в Бийске. Ну в общем в Бийске на целине до осени мы поработали, денег на дорогу доработали, до Находки, в Находке сели на пароход, на проходе доехали до Магадана, в Магадане нас как комсомольцев… а уже в Магадане вылези вообще денег 1 рубль на троих был…
Отправили нас на оловянно-вольфрамовый рудник в Иультине на Чукотку и вот там началась наша арктическая жизнь.
Но я считаю, что с Арктикой да я познакомился, когда на Кольском полуострове работали на буровой вышке. Потом, кстати, мне это очень пригодилось… А вот потом когда мы начали бурить уже на станции Восток в Антарктиде, как раз вот эти навыки мне пригодились! И думаю - вот ничто не проходит бесследно, обязательно где-нибудь что-нибудь понадобится! Поэтому можно менять все, но прок будет потом какой-то! Там в Иультине в этом горно-обогатительном руднике мы добывали оловянно-вольфрамовый касситерит.
И вдруг я услышал, что есть Восточно-чукотская комплексная экспедиция в Эгвекиноте, и я на машину проехал по этой трассе до Эгвекинота, там устроился на работу и нас сразу отправили сформировали отряд мне это не значит что меня ждали, просто я время успел, и нас через всю Чукотку, на 2 тракторах мы поехали, там балки, уголь… Это была первая экспедиция на Чукотке, которая искала золотишко зимой. Обычно золото ищут летом, когда реки вскрываются, так чтобы мыть золотишко. А там какому-то геологу пришла такая мысль, что можно и зимой - еще время столько тратить! То есть надо просто на речке остановиться, которая промерзла, продолбить шурф - кстати мне тоже это потом очень пригодилось - шурфовка, и там уже мыть - что летом, что зимой. Работа каторжная, ни в одной экспедиции такого не было. Потом я сравнивал, а как раз я читал там про Лондон про то, как они там золотишко добывали. И посмотрел, как им хорошо жилось по сравнению с нами, нам бы такую жизнь. Ну и в тундре мы жили, заблудились в тундре потерялись, рация у нас не работала, и где-то месяца через три через четыре у нас было три собачки, двух мы съели, но надо выживать как-то, вот мы работали, потому что там с выработки с метров зарплата шла вот сколько шурфов и, чувствуем что, нас надо искать. Уже прошел месяц, второй, это сейчас бы уже паника была тогда ну рация не работает. И все и вдруг видим, над нами самолет Аннушка круги делает. Ну мы как раз только заложили через речку все эти заряды, шурфы и взорвали. Как раз Аннушка подлетает, а мы взрываем… Летчик вылезает оттуда, - все живы? и никого мертвых нет? И с голода никто не умер? А, теперь орден не дадут, расстроился бедняга.
Ну связь нам, продукты подвезли и мы поехали за углем в Рыркарпий, это на Мыс Шмидта, и там я увидел на берегу Северного Ледовитого океана такие торосы - огромные глыбы льда. Думаю, вот это повезло, но кто-то их изучает! Как-то за случается стал спрашивать, говорят, да зайди вот в полярную станцию здесь, там и узнаешь! Я пошел в полярную станцию, захожу, а мы-то жили в домике в тундре, домик на полозьях перетаскивали, щели такие, спишь в кукуле. Кукуль это из оленьего меха мешок, в валенках, шапку одеваешь, нос закрываешь, чтоб не мерз ночью, на улице минус 42, а здесь минус 40 - это уже тепло. Ну там полярники, наверно, ух народ! И меня встречает мужичок в сатиновых шароварах, как сейчас помню, тапочки у него одеты, ковер на полу, на стене ковер. Думаю, хорошо народ живет. Мне бы с кем-нибудь поговорить? Он говорит я вот начальник. Я говорю - да вот мне хотелось бы узнать, кто изучает эти вот силы природы, вот этот лед? - Так это в Ленинграде есть гидрометинститут. Вот там я услышал, что есть такой институт, ну и решил, у меня уже скоро срок академического отпуска заканчивается, надо возвращаться. По весне я уволился и прилетел в Петербург. Прилетел, сразу пошел в институт, а мне говорят слушайте у нас в общежитии места нет. Вас нигде не пропишут потому что вы больше полгода отсутствовали, а тогда закон был, если полгода отсутствуешь, тебя выписывают и уже не прописаться в городе никак. Ну а как же? Пришел в институт и к директору ходил к Трёшникову, в отдел кадров… Возьмите меня хоть техником, ну кем ни будь, заочно буду учиться, давайте там дворником. Нет не не. Ну отправьте куда-нибудь на полярную станцию, видел я эти полярные станции… Ну в общем, не взяли меня. А где учатся на океанолога? – В нашем институте в гидромете а еще в Одессе. Приехал в Одессу, там документы взяли, да надо досдать пару экзаменов и все порядке. Досдал я там пару экзаменов, океанологию в этом году закрыли и перевели в Московский университет. Зря я в Одессе учился… но зато я там уже к гидрометеорологии приобщился. Оттуда вернулся в Питер, женился обзавелся жилплощадью, меня взяли в институт, который я успешно закончил. Но закончил я институт, когда мне уже исполнилось 30 лет. Представляете в 30 лет - бродил там, армия, мои товарищи в 21 22 года уже закончили. Думаю, да… причем я себе слово дал, если я до 30 лет не получу диплом, я дальше учиться не буду. Ну какой прок, пойду грузчиком опять в порт, пойду там работать, благо силы есть. Но тем не менее все-таки институт закончил и меня распределили в военную гидрографию, дали сразу звание старшего лейтенанта.
Пока учился в институте еще техником подрабатывал в Арктическом институте в ледовых прогнозах и на меня запрос как на очень талантливого способного юношу тоже запрос в эту комиссию, которая распределяет. И на меня там два - Мы предпочтение отдаем министерству обороны, поэтому пойдете в военную гидрографию. Я говорю, я не пойду. Нет пойдете. А надо было обязательно три года отработать, в общем не пошел я, три месяца гулял, а по тем временам если ты три месяца не работаешь, 3 месяца и 1 день - ты тунеядец - вот как Бродского отправили клюкву собирать куда-то в Архангельск, вот и у меня тем же грозило. Но и здесь освободилось в Арктическом институте освободилось одно местечко, товарищ ушел в аспирантуру, мне говорят быстрее беги, место освободилось, устраивайся. А я ездил в Москву, в Москве меня тоже не взяли, говорят мы берем только из Макаровского училища, из гидромета нужны очень. Я был первый выпускник гидрометинститута, которого приняли в наш институт. Я так и мечтал быть ледовым разведчиком – а место освободилось в отделе антарктических следований. Я и не думал никогда про Антарктиду, но это там герои – космонавты ездят в Антарктиду я чего там, студентик… и в мыслях даже не было и вдруг в отдел сразу антарктических исследований! А через год поехал уже в Антарктиду, вот книжечку вы не считали конечно я там написал, моя первая Антарктида воспоминания такие, но я там писал конечно все только положительное и потому что уже учёный был…
А где-то классе, наверное, в седьмом я решил записывать анекдоты про Иосифа Виссарионовича, и про других товарищей, а мать у меня эту тетрадку нашла. В общем был у меня с ней очень серьезный разговор до слез. Она горит, ну что ты хочешь, ты что не знаешь где ты живешь? Порви чтоб никто не видел, а тогда нельзя было анекдотов то рассказывать! Понял я что вслух нельзя очень говорить, а потом вот поступать в институт, а графа была - находились ли вы или ваши ближайшие родственники в оккупации? не помню пункт 7 - 8 какой-то был… и мне надо сызмальства было писать что нет ни я ни мои родственники в оккупации не находились, то есть я чувствовал, что это идёт в разрез вот с правдой, но ничего поделать не мог. Хоть и было мне 4-5 лет, когда оккупация была, но меня не взяли бы ни в Комсомол не в институт, ни тем более военные училища, поэтому как-то вот жизнь сказала, что вслух очень громко не выступай. А если говоришь, то оглядывайся. Через год поехал в Антарктиду и здесь зацепился и вот до сих пор.
В 1971 году мне посчастливилось, меня пригласил на работу к себе Валентин Андреевич Морев, наш Кулибин полярный, и мы с ним полетели в экспедицию высокогорную и там пробурили ледник Абрамова - там гляциологический стационар был самый высокогорный в нашей стране на высоте 4,5 километра, и мы первые там пробурили вот этот ледник Абрамова (Алайский хребет). В Ташкенте был симпозиум, мы привезли материалы, всем очень понравилось и когда мы вернулись, разговор о том, чтобы Валентина Андреевича, да еще увольнять, уже не было разговора об этом. Ну раз международный симпозиум признал это, нам сказали бурить на Северной Земле в Арктике. Там тоже организован гляциологический стационар и вот мы туда поехали. Там несколько сезонов работали в Арктике, потом стали нас приглашать и на Тянь-Шань, на Бюффоновой земле, на Земле Франц-Иосифа. Почти все архипелаги пробурили, ну а параллельно ездили в Антарктиду, там новую технику использовали. Там пробурили шельф и ледник. Знаете, что такое шельфовый ледник? это ледник который спускается в море с купола, спускается в море. Толщина его там от одного километра до двухсот-трехсот метров у края, он выдвигается в море на расстояние до нескольких сот может километров. Это есть обширное ледяное тело, оно периодически обламывается, слышали может быть гигантские айсберги образуются - они от этих шельфовых ледников отламываются льды. С ними в те годы мало кто работал, а под шельфовыми ледниками что творится - какое там течение, какая вода, какое дно какой грунт - никто не знал вот ну и мы отважились. Я немножко океанологией занимался здесь и бурением изрядным а давай попробуем пробурить. На эту подготовку зимовка ушла, шельфовый ледник пробурили на Новолазаревской, причем толщина у него где-то по-моему метров четыреста, там мы несколько скважин сделали прошли полукилометровую толщу морской воды, специальной аппаратурой были взяты пробы грунта, пробы воды, замерили температуру и публикации появились. Когда я вернулся я написал отчет и в отчете написал, что впервые в мировой практике советские гляциологи пробурили шельфовый ледник. Ну а наши товарищи из политбюро нашего институтского, почему пишешь впервые в мировой практике - это не тебе решать, это мы будем решать. Ты отработал, сдай материалы и сиди - вот, а то впервые мировой практике - меня так приземлили немножко честно говоря, но тем не менее это факт. И этот факт до сих пор никто еще не повторил в мире, и вот уже сколько лет прошло - это какой-то 75 - 76 год, я уж не помню. А мы там отработали методику и потом, когда стали бурить на станции Восток, входить уже в озеро подледниковое, как раз наша методика, где мы входили под шельфовый ледник, она и пригодилась. Поэтому меня включили в список награжденных. Так что я говорю, ничто не проходит бесследно, когда-нибудь да пригодится. Вот сколько раз - на кране работал – пригодилось, на буровой работал – пригодилось, бурил – пригодилось. Поэтому любой труд пригодится полезный. Раньше в Антарктиду ездили, в Арктику ездили - в песне в одной слова такие- «держат нас надбавки как удавки». Раньше было так - тебе за полгода зимовки 10 процентов к зарплате, если ты год от зимовал - то тебе уже 20 процентов. Был тогда такое что вот ты после этого можешь не ездить в экспедицию год, но если прошел год и один день, то вот эти надбавки полярные пропадают и опять начинается с нуля. Это было и на полярных станциях. Вот он уедет с полярной станции, а у него уже сто процентов, двойной оклад, он пробыл там пять лет на полярной станции, у него сто процентов надбавок. Конечно жалко терять, но если уехал на материк, через год решил вернуться - опять с нуля начинать. Поэтому все возвращались вновь в экспедицию или в Арктику или Антарктиду так, чтобы немножко до года не хватало. А потом вот уже начались перестроечные времена, это отменили и полярки стали постоянными, потому что у летчиков были надбавки, у военных были надбавки, которые не пропадали. Служит он не служит, летает не летает, а у нас почему-то пропадали -обидно! Мне для того, чтобы заработать сто процентов заработать это мне надо ну по крайней мере три зимовки в Антарктиде провести по году по полтора, а потом начинать с нуля. Я помню как-то раз собрался в экспедицию, мне предложили начальником в антарктическую экспедицию, мне директор института говорит: Слушай, я тебя не отправлю. - Это почему? - Вот у тебя у единственного доктора наук сто процентов полярная надбавка, тебе надо как доктору платить и еще двойной оклад, в общем слишком много ты собираешься зарабатывать, я на это на эти деньги тре начальников станций могу молоденьких нанять, а деньги те же самые. Поэтому вот и сейчас это так и сохраняется - берут молодых, у кого нет полярки, а опытных товарищей уже с великим трудом берут, все упирается в финансы. Поэтому сказать Арктика или Антарктика - ну другая философия. Вот я был на дрейфующей станции больше года на Северном полюсе, ну там лед ломается, надо строить, работа такая напряженная, медведи мешают работать. В Антарктиде в этом отношении спокойно - ну там трещины есть Антарктиде, пожары случается. Но нет медведей, ночью не надо оглядываться все время ходишь, без карабина. Но в Арктике всегда ты чувствуешь что ты ближе к семье, к родным, потому что там на Новый год самолет может прилететь, посылочку сбросит, елочку, а в Антарктиде ушел пароход и на целый год уже никакой связи. То есть сразу такая пустота, уже знаешь, что тебе никто не поможет, случись все что хочешь, с другой станции самолет не прилетит зимой, врача нет - ну что ж, самые яркие и самые страшные. ну вот скажем я на станции Комсомольская был, открывал ее заново. Станция Комсомольская - это в 900 километрах от Мирного, немножко не доходя до станции Восток. Там шел поезд мимо нас, и штурман Володя Сынов попал под сани и тягач его расплющило и дальше вести, но нет смысла на станции Восток потом обратно в Мирный, а как раз они у Комсомолки остановились - мы у тебя оставим его. Ну давайте оставляйте. Хорошо, оставили, ну сделали мы такой гроб на улице, оставили его у меня. На следующий день механик, а мы его для того чтобы сделать, одеть, в ДЭС, положили чтобы отогрелся - он плоский - сани 40 тонн проехали по нему, у меня механик отказался ходить на ДЭС работает потому что там покойник лежал, он такой вот товарищ, хоть и служил в ВДВ. Мой геофизик в палатку, куда мы его потом положили, тоже перестал ходить. А нас всего то там 4 человека Комсомолке. Это все накладывается на нас двоих, а потом нам пришла бумага что сделайте вскрытие, посмотрите, вот там рубцы, потому что у него двое детей…. Он лежит месяц, второй месяц, посмотрите или если следы от гусениц есть и он попал под гусеницы, то значит виноват механик-водитель. Связано это с тем, чтобы выплачивать, если он попал под сани, то он виноват сам тогда выплачивать не надо детям пособие. Ну мы конечно все хотим, чтобы выплачивать своим и вот нам пришла телеграмма - сделать скрытие. Мы с поваром вдвоем делали вскрытие, смотрели… А потом надо уже станцию закрывать Комсомолку, надо тело отправить в Мирный, а летчики летят, они на Комсомолки подсаживаются, подзаправляются и летят дальше в Мирный. Они отказываются вести покойника. И начальник Мирного, царство ему тоже небесное, отказался принимать. Пришлось там на хитрость -сказать что мы термо отправляем - там ящик такой, погрузили в самолет, а там на самом деле тело было. Когда там привезли, ну что ж, обратно же не отправлять… Вот такие случаи были, были, когда и падали аэрологи, Богдашевский у нас упал, разбился во время урагана, потому что показатели должны быть - надо обязательно запуски сделать, пропусков не должно быть. Выше всех, дальше всех… еще советизм этот был, в ураган пошел выносить, сзади ветер и он с 6 метров упал головой. Да много случаев таких – и с пожарами, и с самолетами, я сам падал с самолета - вот книжечку почитайте – «Моя первая Антарктида».
Не возникло страха? – Даже в мыслях не было.
Всю жизнь ходить и опасаться? Ты можешь и под трамвай попасть, на дороге и все что угодно, поскользнуться упасть. Издержки производства.
Мы были на Северной Земле, у меня, наверное, штук десять если не большей экспедиций. На ледниках мы бурили, стационары делали, в общем много работали и как-то возвращаемся оттуда, а мне говорят, что экспедиция на Шпицберген собирается, ты не хочешь съездить? Но надо написать обзор, что там сделано. Мы написали обзор, и отправили нас, а потом возникла идея сделать эту экспедицию постоянной - не эпизодическую, а постоянную. Давайте там что-нибудь организуем, там норвежцы, они оккупировали и не дают нам головы поднять. Давайте центр российский сделаем, здание есть в обсерватории, вот с общежитием проблемы, но как-то уладим. Написали проект и пошло и сейчас ездим каждый год туда – и зимовочные экспедиции, раньше только сезонные ездили, книжки выпускаем.
Это была 36я Советская антарктическая экспедиция, я был начальником этой экспедиции в Молодёжной жили, а это год как раз 90-91, когда у нас смена началась, когда Ельцин залез на броневик, провозгласил свободу трудящимся. А у нас в Антарктиде в это время народ тоже начал бастовать. У меня на станции, если раньше нам зимовал, а сто сто - тридцать человек, оказалось 450 человек. Причем там закрылась станция Ленинградская, оттуда всех свезли, с сезонов всех свезли. А когда начиналась экспедиция, у нас на станции Прогресс умер хирург Коля Путов, хороший парень был, второй раз приехал на зимовку, ну и его похоронили, отправили телеграмму. А у Коли Путова папа академик, директор института пульмонологии, тоже Николай Николаевич. Проходит немножко времени, а я на судне там районе Прогресса. Приходит телеграмма из Питера мне, что доставить тело Путова в Ленинград. Тогда еще Собчака не было, еще Ленинград был. Оказывается, он Коля развелся, прежде чем ехать в экспедицию, разделся и жена его бывшая, она заявила что он не мог умереть он здоров, это его убили там по пьянке, поэтому надо сделать повторное вскрытие посмотреть.
В школу пошел я сорок четвертом году. Я помню, как нас провожали в школу, собрали нас первоклашек человек, наверное, 7 собралась, дали нам по противогазной сумке зеленой, туда положили связку из трех морковок, тетрадь и одну, один химический карандаш, и все, и повели в школу. Н в классе училась сразу 4 класса с 1 по 4-й, потому что в оккупации были, война. Те, которые учились уже в четвертом классе, они пропустили три года там или 4, то есть уже здоровые парни были. У всех оружие конечно после войны, и одна учительница у нас на четыре класса. Вот мы учились - тетрадки делали из газет, я помню нас машина одна свалилась в залив с моста, она везла в типографию бумагу, рулоны, два рулона огромных, и вот мы два пацана ныряли туда, отрывали в воде эту бумагу, потом сушили, склеивали, сшивали нитками разлинеивали вручную все. Ручки нам уже, по моему, вот так, чтобы макать перо, в третьем классе уже ручками писали. Ну и тетради где-то там класть в четвертом появились. А желание пришло вот школу я окончил прилично, и чувствую, что я попаду, конечно, куда-нибудь, но сдам экзамен по крайней мере в институт, т.е. запас знаний был достаточно, но так как я жил сестрой, у нее у самой двое детей, комната мы на улице Халтурина жили, комната там метров 8, 5 человек, поэтому думаю надо куда-то вот так на казенный счет устраиваться. Я поступил в морское училище, ну питание одежда, общем-то и опять же моряк! Вот проучился я там два года. Уже на третьем курсе я как-то вот понял, что это, но не мое и говорю, что давайте я уйду из училища. Скандал был страшный и помню, меня начальник училища контр-адмирал вызывает и говорит: Если ты откажешься, не захочешь учиться в институте, я знаешь куда тебя отправлю? Я говорю –куда? - Там, где белые медведи поют! А я говорю, туда как раз туда и хочу! Он говорит, ну хорошо! В общем, там меня посадили на гауптвахту, чтобы я одумался и вернулся. Я бы одумался, но вот после гауптвахты я твердо решил, что точно не буду служить. Но и меня в матросы списали, я вот заканчивал службу матросом.
Закончил матросом, вернулся - ни специальности, ничего нет. Устроился в почтовый ящик, проработал с полгодика, поступил в институт Ульянова-Ленина электротехнический, ЛЭТИ. Специальность замечательная - электронная техника. Тогда это год то был 57 что ли, 58й, проучился, тогда было обязательное обучение. Еще один год надо было от работать на заводе на каком-нибудь, и вот проходил я этот год на заводе Светлана, здесь в Петербурге. Делали мы пальчиковые лампы. Там я настройщиком работал аппаратуры. Я так посмотрел вот как выпускники работают - это каждый день приходить вовремя на работу к 8 утра, план выполнять там, 5000 пальчиковых ламп. Потом тебе 12 рабочих дней отпуск. Может быть потому, что я на Волге все детство провёл, может поэтому такой характер выработался не очень уживчивый. Ну не устраивало меня это будущее, моя жизнь, хотя электровакуумное оборудование, модное тогда было. Я думаю, что нет, давайте-ка я возьму академический отпуск, а тогда можно было брать на два года. Я сказал сам себе, что поброжу я эти два года и сам себя поищу. Ну и первое, где я начал работать, это на Кольском полуострове в экспедиции помощником бурового мастера устроился. Мы там бурили мусковит - это вот слюду такую добывали. К зиме нас занесло там, это на границе с Финляндией. Нашу буровую закрыли, вернулись мы в Питер обратно без работы безо всего. Я ходил искал работу… а в экспедицию у меня бороденка отросла такая – Хемингуэй, тогда это можно было, и меня ну нигде, везде рабочие требовались, а меня нигде не брали на работу. Сестра мне старший говорит, она уже с фронта вернулась, уже университет к тому времени заканчивала - Ты сбрей бороду и тебя возьмут на работу! Я говорю, ты что, из-за такой ерунды не берут? Ну ладно, сбрил бороду, пошел и меня в тот же день взяли на работу, но взяли в порт грузчиком.
Поработал я там грузчиком, работал на всех кранах, получил специальность крановщика - там электрические краны, пневматические, на всех, какие в порту есть, на всех работал. Но все равно думаю, надо, как-то уже… основы высшего образования заложено были, как-то надо продолжать дальше. Продолжать думаю… у меня еще есть годика полтора, для того чтобы побродить, поискать себя. Я решил строить дорогу Абакан Тайшет. Думаю, вот это мое призвание. А тогда только по комсомольской путевке туда посылали. Я пришел, вот хочу, вот меня душа зовет, комсомолец… А к тому времени я уже был не комсомолец, меня в училище выгнали из Комсомола. Они говорят, принеси характеристику с работы.
Я говорю, так я сейчас не работаю ни где… Ну ты устройся на один день и принеси характеристику! Ну что это несерьезно как-то, это один день поработать, принести и меня тогда на комсомольскую стройку возьмут. Я говорю, нет поеду я целину осваивать лучше! И вот мы там трое ребят собрались, набрали денег. Но на всю дорогу нам не хватило. Хватило только до Новосибирска доехать. Вылезли мы там своими рюкзачками и гитарками. Но это время то романтики, время -Аксенов тогда уже был в моде, сплошная романтика, целина… А откуда там из Новосибирска ехать? Нам говорят, а вы поезжайте прямо в Бийск. Там целина начинается в Бийске. Ну в общем в Бийске на целине до осени мы поработали, денег на дорогу доработали, до Находки, в Находке сели на пароход, на проходе доехали до Магадана, в Магадане нас как комсомольцев… а уже в Магадане вылези вообще денег 1 рубль на троих был…
Отправили нас на оловянно-вольфрамовый рудник в Иультине на Чукотку и вот там началась наша арктическая жизнь.
Но я считаю, что с Арктикой да я познакомился, когда на Кольском полуострове работали на буровой вышке. Потом, кстати, мне это очень пригодилось… А вот потом когда мы начали бурить уже на станции Восток в Антарктиде, как раз вот эти навыки мне пригодились! И думаю - вот ничто не проходит бесследно, обязательно где-нибудь что-нибудь понадобится! Поэтому можно менять все, но прок будет потом какой-то! Там в Иультине в этом горно-обогатительном руднике мы добывали оловянно-вольфрамовый касситерит.
И вдруг я услышал, что есть Восточно-чукотская комплексная экспедиция в Эгвекиноте, и я на машину проехал по этой трассе до Эгвекинота, там устроился на работу и нас сразу отправили сформировали отряд мне это не значит что меня ждали, просто я время успел, и нас через всю Чукотку, на 2 тракторах мы поехали, там балки, уголь… Это была первая экспедиция на Чукотке, которая искала золотишко зимой. Обычно золото ищут летом, когда реки вскрываются, так чтобы мыть золотишко. А там какому-то геологу пришла такая мысль, что можно и зимой - еще время столько тратить! То есть надо просто на речке остановиться, которая промерзла, продолбить шурф - кстати мне тоже это потом очень пригодилось - шурфовка, и там уже мыть - что летом, что зимой. Работа каторжная, ни в одной экспедиции такого не было. Потом я сравнивал, а как раз я читал там про Лондон про то, как они там золотишко добывали. И посмотрел, как им хорошо жилось по сравнению с нами, нам бы такую жизнь. Ну и в тундре мы жили, заблудились в тундре потерялись, рация у нас не работала, и где-то месяца через три через четыре у нас было три собачки, двух мы съели, но надо выживать как-то, вот мы работали, потому что там с выработки с метров зарплата шла вот сколько шурфов и, чувствуем что, нас надо искать. Уже прошел месяц, второй, это сейчас бы уже паника была тогда ну рация не работает. И все и вдруг видим, над нами самолет Аннушка круги делает. Ну мы как раз только заложили через речку все эти заряды, шурфы и взорвали. Как раз Аннушка подлетает, а мы взрываем… Летчик вылезает оттуда, - все живы? и никого мертвых нет? И с голода никто не умер? А, теперь орден не дадут, расстроился бедняга.
Ну связь нам, продукты подвезли и мы поехали за углем в Рыркарпий, это на Мыс Шмидта, и там я увидел на берегу Северного Ледовитого океана такие торосы - огромные глыбы льда. Думаю, вот это повезло, но кто-то их изучает! Как-то за случается стал спрашивать, говорят, да зайди вот в полярную станцию здесь, там и узнаешь! Я пошел в полярную станцию, захожу, а мы-то жили в домике в тундре, домик на полозьях перетаскивали, щели такие, спишь в кукуле. Кукуль это из оленьего меха мешок, в валенках, шапку одеваешь, нос закрываешь, чтоб не мерз ночью, на улице минус 42, а здесь минус 40 - это уже тепло. Ну там полярники, наверно, ух народ! И меня встречает мужичок в сатиновых шароварах, как сейчас помню, тапочки у него одеты, ковер на полу, на стене ковер. Думаю, хорошо народ живет. Мне бы с кем-нибудь поговорить? Он говорит я вот начальник. Я говорю - да вот мне хотелось бы узнать, кто изучает эти вот силы природы, вот этот лед? - Так это в Ленинграде есть гидрометинститут. Вот там я услышал, что есть такой институт, ну и решил, у меня уже скоро срок академического отпуска заканчивается, надо возвращаться. По весне я уволился и прилетел в Петербург. Прилетел, сразу пошел в институт, а мне говорят слушайте у нас в общежитии места нет. Вас нигде не пропишут потому что вы больше полгода отсутствовали, а тогда закон был, если полгода отсутствуешь, тебя выписывают и уже не прописаться в городе никак. Ну а как же? Пришел в институт и к директору ходил к Трёшникову, в отдел кадров… Возьмите меня хоть техником, ну кем ни будь, заочно буду учиться, давайте там дворником. Нет не не. Ну отправьте куда-нибудь на полярную станцию, видел я эти полярные станции… Ну в общем, не взяли меня. А где учатся на океанолога? – В нашем институте в гидромете а еще в Одессе. Приехал в Одессу, там документы взяли, да надо досдать пару экзаменов и все порядке. Досдал я там пару экзаменов, океанологию в этом году закрыли и перевели в Московский университет. Зря я в Одессе учился… но зато я там уже к гидрометеорологии приобщился. Оттуда вернулся в Питер, женился обзавелся жилплощадью, меня взяли в институт, который я успешно закончил. Но закончил я институт, когда мне уже исполнилось 30 лет. Представляете в 30 лет - бродил там, армия, мои товарищи в 21 22 года уже закончили. Думаю, да… причем я себе слово дал, если я до 30 лет не получу диплом, я дальше учиться не буду. Ну какой прок, пойду грузчиком опять в порт, пойду там работать, благо силы есть. Но тем не менее все-таки институт закончил и меня распределили в военную гидрографию, дали сразу звание старшего лейтенанта.
Пока учился в институте еще техником подрабатывал в Арктическом институте в ледовых прогнозах и на меня запрос как на очень талантливого способного юношу тоже запрос в эту комиссию, которая распределяет. И на меня там два - Мы предпочтение отдаем министерству обороны, поэтому пойдете в военную гидрографию. Я говорю, я не пойду. Нет пойдете. А надо было обязательно три года отработать, в общем не пошел я, три месяца гулял, а по тем временам если ты три месяца не работаешь, 3 месяца и 1 день - ты тунеядец - вот как Бродского отправили клюкву собирать куда-то в Архангельск, вот и у меня тем же грозило. Но и здесь освободилось в Арктическом институте освободилось одно местечко, товарищ ушел в аспирантуру, мне говорят быстрее беги, место освободилось, устраивайся. А я ездил в Москву, в Москве меня тоже не взяли, говорят мы берем только из Макаровского училища, из гидромета нужны очень. Я был первый выпускник гидрометинститута, которого приняли в наш институт. Я так и мечтал быть ледовым разведчиком – а место освободилось в отделе антарктических следований. Я и не думал никогда про Антарктиду, но это там герои – космонавты ездят в Антарктиду я чего там, студентик… и в мыслях даже не было и вдруг в отдел сразу антарктических исследований! А через год поехал уже в Антарктиду, вот книжечку вы не считали конечно я там написал, моя первая Антарктида воспоминания такие, но я там писал конечно все только положительное и потому что уже учёный был…
А где-то классе, наверное, в седьмом я решил записывать анекдоты про Иосифа Виссарионовича, и про других товарищей, а мать у меня эту тетрадку нашла. В общем был у меня с ней очень серьезный разговор до слез. Она горит, ну что ты хочешь, ты что не знаешь где ты живешь? Порви чтоб никто не видел, а тогда нельзя было анекдотов то рассказывать! Понял я что вслух нельзя очень говорить, а потом вот поступать в институт, а графа была - находились ли вы или ваши ближайшие родственники в оккупации? не помню пункт 7 - 8 какой-то был… и мне надо сызмальства было писать что нет ни я ни мои родственники в оккупации не находились, то есть я чувствовал, что это идёт в разрез вот с правдой, но ничего поделать не мог. Хоть и было мне 4-5 лет, когда оккупация была, но меня не взяли бы ни в Комсомол не в институт, ни тем более военные училища, поэтому как-то вот жизнь сказала, что вслух очень громко не выступай. А если говоришь, то оглядывайся. Через год поехал в Антарктиду и здесь зацепился и вот до сих пор.
В 1971 году мне посчастливилось, меня пригласил на работу к себе Валентин Андреевич Морев, наш Кулибин полярный, и мы с ним полетели в экспедицию высокогорную и там пробурили ледник Абрамова - там гляциологический стационар был самый высокогорный в нашей стране на высоте 4,5 километра, и мы первые там пробурили вот этот ледник Абрамова (Алайский хребет). В Ташкенте был симпозиум, мы привезли материалы, всем очень понравилось и когда мы вернулись, разговор о том, чтобы Валентина Андреевича, да еще увольнять, уже не было разговора об этом. Ну раз международный симпозиум признал это, нам сказали бурить на Северной Земле в Арктике. Там тоже организован гляциологический стационар и вот мы туда поехали. Там несколько сезонов работали в Арктике, потом стали нас приглашать и на Тянь-Шань, на Бюффоновой земле, на Земле Франц-Иосифа. Почти все архипелаги пробурили, ну а параллельно ездили в Антарктиду, там новую технику использовали. Там пробурили шельф и ледник. Знаете, что такое шельфовый ледник? это ледник который спускается в море с купола, спускается в море. Толщина его там от одного километра до двухсот-трехсот метров у края, он выдвигается в море на расстояние до нескольких сот может километров. Это есть обширное ледяное тело, оно периодически обламывается, слышали может быть гигантские айсберги образуются - они от этих шельфовых ледников отламываются льды. С ними в те годы мало кто работал, а под шельфовыми ледниками что творится - какое там течение, какая вода, какое дно какой грунт - никто не знал вот ну и мы отважились. Я немножко океанологией занимался здесь и бурением изрядным а давай попробуем пробурить. На эту подготовку зимовка ушла, шельфовый ледник пробурили на Новолазаревской, причем толщина у него где-то по-моему метров четыреста, там мы несколько скважин сделали прошли полукилометровую толщу морской воды, специальной аппаратурой были взяты пробы грунта, пробы воды, замерили температуру и публикации появились. Когда я вернулся я написал отчет и в отчете написал, что впервые в мировой практике советские гляциологи пробурили шельфовый ледник. Ну а наши товарищи из политбюро нашего институтского, почему пишешь впервые в мировой практике - это не тебе решать, это мы будем решать. Ты отработал, сдай материалы и сиди - вот, а то впервые мировой практике - меня так приземлили немножко честно говоря, но тем не менее это факт. И этот факт до сих пор никто еще не повторил в мире, и вот уже сколько лет прошло - это какой-то 75 - 76 год, я уж не помню. А мы там отработали методику и потом, когда стали бурить на станции Восток, входить уже в озеро подледниковое, как раз наша методика, где мы входили под шельфовый ледник, она и пригодилась. Поэтому меня включили в список награжденных. Так что я говорю, ничто не проходит бесследно, когда-нибудь да пригодится. Вот сколько раз - на кране работал – пригодилось, на буровой работал – пригодилось, бурил – пригодилось. Поэтому любой труд пригодится полезный. Раньше в Антарктиду ездили, в Арктику ездили - в песне в одной слова такие- «держат нас надбавки как удавки». Раньше было так - тебе за полгода зимовки 10 процентов к зарплате, если ты год от зимовал - то тебе уже 20 процентов. Был тогда такое что вот ты после этого можешь не ездить в экспедицию год, но если прошел год и один день, то вот эти надбавки полярные пропадают и опять начинается с нуля. Это было и на полярных станциях. Вот он уедет с полярной станции, а у него уже сто процентов, двойной оклад, он пробыл там пять лет на полярной станции, у него сто процентов надбавок. Конечно жалко терять, но если уехал на материк, через год решил вернуться - опять с нуля начинать. Поэтому все возвращались вновь в экспедицию или в Арктику или Антарктиду так, чтобы немножко до года не хватало. А потом вот уже начались перестроечные времена, это отменили и полярки стали постоянными, потому что у летчиков были надбавки, у военных были надбавки, которые не пропадали. Служит он не служит, летает не летает, а у нас почему-то пропадали -обидно! Мне для того, чтобы заработать сто процентов заработать это мне надо ну по крайней мере три зимовки в Антарктиде провести по году по полтора, а потом начинать с нуля. Я помню как-то раз собрался в экспедицию, мне предложили начальником в антарктическую экспедицию, мне директор института говорит: Слушай, я тебя не отправлю. - Это почему? - Вот у тебя у единственного доктора наук сто процентов полярная надбавка, тебе надо как доктору платить и еще двойной оклад, в общем слишком много ты собираешься зарабатывать, я на это на эти деньги тре начальников станций могу молоденьких нанять, а деньги те же самые. Поэтому вот и сейчас это так и сохраняется - берут молодых, у кого нет полярки, а опытных товарищей уже с великим трудом берут, все упирается в финансы. Поэтому сказать Арктика или Антарктика - ну другая философия. Вот я был на дрейфующей станции больше года на Северном полюсе, ну там лед ломается, надо строить, работа такая напряженная, медведи мешают работать. В Антарктиде в этом отношении спокойно - ну там трещины есть Антарктиде, пожары случается. Но нет медведей, ночью не надо оглядываться все время ходишь, без карабина. Но в Арктике всегда ты чувствуешь что ты ближе к семье, к родным, потому что там на Новый год самолет может прилететь, посылочку сбросит, елочку, а в Антарктиде ушел пароход и на целый год уже никакой связи. То есть сразу такая пустота, уже знаешь, что тебе никто не поможет, случись все что хочешь, с другой станции самолет не прилетит зимой, врача нет - ну что ж, самые яркие и самые страшные. ну вот скажем я на станции Комсомольская был, открывал ее заново. Станция Комсомольская - это в 900 километрах от Мирного, немножко не доходя до станции Восток. Там шел поезд мимо нас, и штурман Володя Сынов попал под сани и тягач его расплющило и дальше вести, но нет смысла на станции Восток потом обратно в Мирный, а как раз они у Комсомолки остановились - мы у тебя оставим его. Ну давайте оставляйте. Хорошо, оставили, ну сделали мы такой гроб на улице, оставили его у меня. На следующий день механик, а мы его для того чтобы сделать, одеть, в ДЭС, положили чтобы отогрелся - он плоский - сани 40 тонн проехали по нему, у меня механик отказался ходить на ДЭС работает потому что там покойник лежал, он такой вот товарищ, хоть и служил в ВДВ. Мой геофизик в палатку, куда мы его потом положили, тоже перестал ходить. А нас всего то там 4 человека Комсомолке. Это все накладывается на нас двоих, а потом нам пришла бумага что сделайте вскрытие, посмотрите, вот там рубцы, потому что у него двое детей…. Он лежит месяц, второй месяц, посмотрите или если следы от гусениц есть и он попал под гусеницы, то значит виноват механик-водитель. Связано это с тем, чтобы выплачивать, если он попал под сани, то он виноват сам тогда выплачивать не надо детям пособие. Ну мы конечно все хотим, чтобы выплачивать своим и вот нам пришла телеграмма - сделать скрытие. Мы с поваром вдвоем делали вскрытие, смотрели… А потом надо уже станцию закрывать Комсомолку, надо тело отправить в Мирный, а летчики летят, они на Комсомолки подсаживаются, подзаправляются и летят дальше в Мирный. Они отказываются вести покойника. И начальник Мирного, царство ему тоже небесное, отказался принимать. Пришлось там на хитрость -сказать что мы термо отправляем - там ящик такой, погрузили в самолет, а там на самом деле тело было. Когда там привезли, ну что ж, обратно же не отправлять… Вот такие случаи были, были, когда и падали аэрологи, Богдашевский у нас упал, разбился во время урагана, потому что показатели должны быть - надо обязательно запуски сделать, пропусков не должно быть. Выше всех, дальше всех… еще советизм этот был, в ураган пошел выносить, сзади ветер и он с 6 метров упал головой. Да много случаев таких – и с пожарами, и с самолетами, я сам падал с самолета - вот книжечку почитайте – «Моя первая Антарктида».
Не возникло страха? – Даже в мыслях не было.
Всю жизнь ходить и опасаться? Ты можешь и под трамвай попасть, на дороге и все что угодно, поскользнуться упасть. Издержки производства.
Мы были на Северной Земле, у меня, наверное, штук десять если не большей экспедиций. На ледниках мы бурили, стационары делали, в общем много работали и как-то возвращаемся оттуда, а мне говорят, что экспедиция на Шпицберген собирается, ты не хочешь съездить? Но надо написать обзор, что там сделано. Мы написали обзор, и отправили нас, а потом возникла идея сделать эту экспедицию постоянной - не эпизодическую, а постоянную. Давайте там что-нибудь организуем, там норвежцы, они оккупировали и не дают нам головы поднять. Давайте центр российский сделаем, здание есть в обсерватории, вот с общежитием проблемы, но как-то уладим. Написали проект и пошло и сейчас ездим каждый год туда – и зимовочные экспедиции, раньше только сезонные ездили, книжки выпускаем.
Это была 36я Советская антарктическая экспедиция, я был начальником этой экспедиции в Молодёжной жили, а это год как раз 90-91, когда у нас смена началась, когда Ельцин залез на броневик, провозгласил свободу трудящимся. А у нас в Антарктиде в это время народ тоже начал бастовать. У меня на станции, если раньше нам зимовал, а сто сто - тридцать человек, оказалось 450 человек. Причем там закрылась станция Ленинградская, оттуда всех свезли, с сезонов всех свезли. А когда начиналась экспедиция, у нас на станции Прогресс умер хирург Коля Путов, хороший парень был, второй раз приехал на зимовку, ну и его похоронили, отправили телеграмму. А у Коли Путова папа академик, директор института пульмонологии, тоже Николай Николаевич. Проходит немножко времени, а я на судне там районе Прогресса. Приходит телеграмма из Питера мне, что доставить тело Путова в Ленинград. Тогда еще Собчака не было, еще Ленинград был. Оказывается, он Коля развелся, прежде чем ехать в экспедицию, разделся и жена его бывшая, она заявила что он не мог умереть он здоров, это его убили там по пьянке, поэтому надо сделать повторное вскрытие посмотреть.
Расшифровка интервью Саватюгин Л.М. (часть 2)
Приказ есть приказ, достали, раскопали могилу опять гроб уложили, а пароход, который был, он уже ушел, а здесь «Зубов» подошел как раз научно-исследовательский наш проход, на Зубов, а там рефрижераторные камеры очень узкие, в общем гроб стоял вот так вот. Ушли на родину, но по дороге все время ворчали. А здесь шел к нам на танкер какой-то и говорят, давайте перенесем туда. Перенесли, но этот танкер пришел в Антарктиду и там говорят мы не повезем, потому что мы в Владивосток будем ездить… и бедного Колю оставили здесь, а здесь подошел Михаил Сомов и его погрузили на Михаил Сомов. Это был декабрь 90 года. Михаил Сомов ушел на родину, пошел через Монтевидео, далеко туда в сторону идти и в Монтовидео остался ждать. А отец и мать настаивали чтобы не вывозить Колю оттуда, они прислали телеграммы, ходили здесь к нашему директору. Но заведено уже дело уголовное, обязательно надо привести. Отказали ему, сказали что вот на судне туда едет, а у нас на станции собралось 450 человек, их надо вывозить, кормить нечем, потому что начинаются перипетии, ну и сказали что Сомову из Монтевидео возвращаться обратно в Антарктиду, там разгрузится на какой-то пассажирский пароход полярников вывозить, ему почти пустому ехать, забрать здесь освободить станцию. Он вернулся, привез покойничка, а когда он шел, я как начальник станции говорю, что буду делать аэродром. Раз надо вывозить - на судно все не уместятся, надо самолетом, надо спасаловку какую-то делать. Я стал катать полосу. Пришла телеграмма что прекратить катать полосы, это расход средств. Здесь в это время подошел «Михаил Сомов» и застрял во льдах и около айсберга. Я продолжал катать полосу, пока он рядом с айсбергом стоит, он может двинуться в любой момент и все! Надо куда-то людей, поэтому полосу буду катать все равно. Аэродром я готовил, ночь уже полярная была, а в это время отец бомбит меня, что похороните, ну раз судно уже вернулось снова в Антарктиду, а там роптание началось уже в команде в экипаже среди полярников, что не отпускают этот пароход потому что там покойник… Уже поехали у некоторых мозги… и я взял на себя, я тогда сам похороню и на Молодежный похоронил, потом дал дал телеграмму, что 23 октября состоялись похороны.
Приходит на меня телеграмма, что на меня завели уголовное дело, потому надо привезти. А здесь как раз вот эта заварушка началась, как раз 19 августа 91 года прилетает самолет спасательный, Чилингаров его возглавляет, журналистов как всегда он с собой везет кучу. Я помню, его встречал на аэродроме, он выходит - привет привет… Мне бы за такую операцию дали бы вторую звезду героя, а ты ведь кроме выговора ничего не получишь. Артур, дай бог чтоб бог чтобы отделаться… Пришли на станцию, Чилингаров меня вызывает и говорит срочно собираем собрание, потому что там вот ГКЧП, там есть мой друг, надо поддержать. От имени полярников собираем собрание от имени полярников мы должны в поддержку отправить телеграмму. Я говорю, значит так Артур Николаевич, ты собирай собрание, ты поддерживай, я ничего делать этого не буду, я не хочу это ГКЧП поддерживать. Да как ты вот, да там такие люди...! Я говорю – не буду, отменили это собрание. На следующий день когда Ельцин уже слез броневика и победили наши ГКЧП, разогнали, говорит, срочно собирай собрание в поддержку! Ну вот другое дело, собрали собрание, поддержали Ельцина, телеграмма ушла за подписью моей и Чилингарова, полярники поддерживают этого товарища. Ну зря поддержали, лучше бы ГКЧП осталось.
Самолет прилетел, а полоса у меня готова уже. Они летели не из Кейптауна, дают телеграмму сколько тебе надо времени, чтобы подготовить полосу? Она уже месяц у меня готова, если не 2, так что прилетайте, была бы погода. Все они удивились. Я посадил самоле,т все мы туда с верхом нагрузили, по-моему 150 полярников, как уезжали афганцы, показывали, так и у нас примерно было. Улетели они, на станции стала свободно легко.
Никто не повторял, чтобы ночью посадить тяжелейший самолет, да еще на колесном шасси - такого в Антарктиде второго случая не было и думаю не будет.
Раз меня нет в Антарктиде, откуда ж?
Я говорил уже, что в своей стране пророков нет, все ищет на стороне, так и к нам тоже. Вот когда Арктика стала разваливаться, стали убирать, это ельцинские времена уже, горбачевские начались, с грустью там и вся наша противовоздушная оборона, все наши радиолокационные станции стали закрывать, полярные станции закрывать…
А проклятые капиталисты заинтересовались, захотели изучать Арктику японцы и американцы и англичане Канада. Оказалось что такой вот мобильный я там был, поэтому я ездил и с японцами, были с канадцами, ездил в экспедиции к ним на Баффинову землю ездил. Это было связано с бурением, с гляциологией, на загрязнения собирали пробы. Много было экспедиций, были у меня и на Горном Алтае, и на Памире и на Тянь-Шане высокогорные экспедиции, потому что такое оборудование буровое только у нас было. Оно легкое, мобильное, можно было и на вертолете его доставить. Ат у горняков оборудование мощное, тонны и весило. Потом я с горняками бурил на Северной Земле на Комсомольце на острове.
Медаль мне дали участникам ВДНХ серебряную.
Раньше гидрология проходила как - станция дрейфующая, она меняет положение, крутится по своей оси, и есть генеральный дрейф. Но для того, чтобы найти этот генеральный дрейф, надо каждый раз определять координаты этой станции, а координаты - это не такое уж простое дело. Во-первых, чтоб погода была хорошей, чтоб специалист был, технику надо выставить. А к нам приехали на нашу станцию, на станции 60 человек счету было, хоть и тоненькая льдинка была, я как гидролог, отвечающий за льдину, толщина чтобы сажать даже ИЛ-14 там метр тридцать должна быть, толщина льдины, а мы, наверное, месяца полтора летали, искали льдину - ну нету подходящий льдины, а экспедиция идет - ведь груз, надо открывать уже станцию! Мы с Васей Сидоровым, это царство ему небесное, он начальником был станции, тогда он еще героем не был, он говорит, чего-нибудь придумай! Я говорю, ну хорошо, то есть место такое для полосы мы нашли, но это молодой лед. Вот я думаю, где-то в какой-то книжке там описано, молодой лед и я взял керн, пробуриваешь, а там комиссия должна приехать принимать эту полосу - его класть, они смотрят с рулеткой. Поэтому я выбуривал 2 таких колонки – одну, а вторую в другом месте приносил, складывал рядом. А они замеряли как общую и поэтому лед получился там около двух метров, то есть сажать можно было смело. На самом деле если б они знали, на что они сажали… но я вижу, лед молодой он более гибкий, такой выдержит и так вот посадили туда станцию, организовали, сделали. Туда к нам прислали двух военных секретных, они всегда там были, астрономы, которые определяли координаты, а с ними и был так называемый спутник аппарат. Это сейчас gps, а тогда это был первый секретный (аппарат), но нам они координаты выдавали, а так чтобы мы подходили посмотреть аппаратуру - ни в коем случае. Поэтому нам давали координаты - 20 координат в день, сколько хочешь, поэтому я строил этот дрейф и все было хорошо.
Так как мы сделали там лунку и опускали… из Политеха приехал один товарищ, - мы говорим Лёша Климентьев, слушай, а ты можешь сделать нам программку - у нас лебедка, так чтобы она на определенных высотах останавливалась, и потом сама поднималась? Говорит – ну попробуем. Наладили мы такое, лебедка сам опускалась, там делали замеры - температуру и направление течений, и поднимаем и на каждый момент имели координаты. Этот комплекс первый раз был внедрен и вообще сделан на отечественной аппаратуре. Успешно его предоставили на ВДНХ.
Когда я вернулся со льдины, а Мне Вася Сидоров говорит, ты поезжай на месяц раньше, отдохни и приедешь меня менять, я говорю ну хорошо, договорились… вот вернулся оттуда и в это время мой ближайший друг Артур Николаевич приказал меня не брать институт. Нет у нас мест, у нас уже кандидатуры есть, я согласен гидрологом поехать простым - нет и гидролог есть. А то же мне делать? А что хочешь… уволили меня из института, я еще ходил искал работу. Теща, царствие небесное, я договорилась с в этом нашем мясном магазине учеником тебя туда, пойдешь, чего делать-то кормить надо же… как-то вот ладно ну пришел тот говорит – следи за мной, режет тушу берет кусок мяса отрубает и на весы так бросил и стрелка так раз раз… и говорит 15 рублей 42 копейки.
Стрелка еще не остановилась, у меня так не получится… как же надо так быстро сосчитать, нет, это не для меня. Искал долго работу. А здесь как раз международный симпозиум в Таллине гляциологический и мне прислали приглашение туда. Я безработный, ну знакомых гляциологов посмотрю в Таллине. Приехал туда, а там мои приятели из университета из питерского, спрашивают, что делаю, да ничего не делаю… П.П.Арапов завкафедрой климатологии, переходи в университет. Ты сколько получаешь? Я как кандидат наук получаю 170 рублей… Сколько? Мы тебе как старшему даем 450 о чем еще мечтать? То собирался обманывать старушек с мясом, а здесь 450, конечно согласен.
Четыре года проработал в университете, а потом в Антарктиде начали строить ледовый причал и Борис Андреевич Крутских, это бывший директор, меня вызвал с Короткевичем, не поедешь в Антарктиду снова причал строить, а то некому… Меня же не возьмут! Да знаем мы, ч Чилингаровым разберемся. Нут уж вы разберитесь… А мы сделаем просто. Мы объявим конкурс и кроме тебя никто этот конкурс не пройдёт - имеет опыт работы в высокогорных ледниках… Объявили конкурс, я прошел по конкурсу. Потом Москва – а что вы взяли этого товарища? А он по конкурсу прошел, не имеем права по закону, и так я снова вернулся в институт.
Сделал ледовый причал.
Когда мы начали работать на Шпицбергене в 2001 году первая экспедиция была, и потом созрела мысль, что там надо немножко ноги и руки пошире расставить, чтобы норвежцы не пинали нас, мы решили создать нам российский научный центр. И вот с 2003 года начали с основ, ничего не было, стали проекты, научно-изыскательские работы делать, лаборатории… Переписки была тьма, бумаги расходовали уйму, но сделали, деньги пробили, сделали новый корпус, поставили гараж, сделали, купили технику различную, лабораторию, как ни странно, но денег давали нам очень хорошо. Это сейчас трудно выбить деньги, и шло довольно упорно. Но мы решили там еще сделать центр по приему спутниковой информации, а для того им нужно три мощных антенны делать на горе, а разрешение на эти антенна надо брать у норвегов. Норвегии конечно не разрешили - экологическая среда, будете портить, а делать надо, как же без этого. Москва тоже шла, так же, как с похороны Коли Путова, никто не решался хоронить. Я говорю, знаете что, пока я отвечаю за это дело, давайте делать, а там посмотрим. Поставили антенны, а под антенны нужно по 70 тонн такие бетонные основания делать, сооружение мощные и когда мы все это уже сделали и доложили норвежцам, что вот информируем вас… А раньше была система информационная: мы не спрашивали у норвегов разрешение, а потом они так потихонечку потихонечку рот все на нас раскрывали, раскрывали, зубки показывали и сделали так, что мы теперь на все должны у них спрашивать разрешения. Выстрелить можно – разрешение, вертолет можно взять – разрешение, на технике на вездеходе можно проехать – разрешение. То есть из информационной, когда мы говорили, что наша экспедиция будет работать в этом-то районе в такое время и все, а сейчас надо на все разрешение.
Здесь они узнали, что мы без разрешения поставили три антенны, а это антенна диаметр там, по-моему, метров 4 - -5 у каждой антенны, то есть сооружения такие серьезные, вот они конечно стали кипятком писать - как это так без них, пришло предписание в Москву. Они писали о том, что это надо снять до основания, все это за ваш счет, раз без разрешения. Пришлось мне писать бумаги, написал, что единственный способ, чтобы эти антенны убрать, раз вы так настаиваете, это надо взрывать, а если взрывать эти антенны, то под ними штольня шахты, это может быть обвал, может оползень быть, а здесь дома, поселок. Если вы берете на себя ответственность, мы взорвем. Они конечно не взяли. И сейчас работает пункт приема передачи спутников, очень большая польза от него огромная. Так вот потихонечку создали этот центр, взяли себе лабораторию, обсерваторию теперь под нами,
Сейчас я зам начальника отдела по координации работ на Шпицбергене и главный научный сотрудник параллельно, на досуге пишу книжечки, вот сейчас заканчиваю 7 том российских исследований в Антарктике и параллельно выпускаю т научпоп, не держали ни одной в руках? Всего написал 15 книг, а публикаций где-то за 160, но это помимо того, что я бродил, из экспедиции не вылезал, так что Родина дает возможность.
Вот архиинтересная книжка, но их уже нет, это уже уникальными книжки, но маленький тираж, там 300 500 экземпляров поэтому. Вот гроссбух смотрите какой полтора килограмма весит.
Представляете сколько буковок здесь, если здесь 800 страниц, а каждую буковку надо набрать, то на пьянку времени не остается совершенно.
Две награды, это вот когда еще был Ленинград, и эти награды получили мои сыновья, у каждого есть медаль рожденному в Ленинграде, раньше выпускали такие медали, вот это самые ценные мои награды.
Есть награда у меня за трудовую доблесть, очень ценю, два ордена есть - орден почета и за морские заслуги.
Вот думал к 80-летию еще что-нибудь дадут, пришел, хватит вам, уже на пиджаке не умещается. Молодым студентам, которые хотят заниматься Арктикой, я бы посоветовал заниматься Арктикой и не отвлекаться по ерунде. Если на моем живом примере взять, то я работал чертежником, электриком, фрезеровщикам, и лес сплавлял и шурфы бил, специальностей тьма и рано или поздно какая-нибудь да пригодилась.
Поэтому пусть себя ищут, у нас вот в экспедиции я заметил, особенно в Антарктиде, в Арктике это редкие, вот приезжают товарищи в Антарктиду, он едет туда сразу совершать подвиги, что он уже приехал, еще ничего не сделал, как депутаты, сразу на обещают, он знает что отсидит пять лет в госдуме и как было, так все останется, и этот приезжает, а таких тьма, каждый третий наверно, что он уже герой, он уже всем родственникам сказал он в Антарктиде, он герой и совершать подвиги, а его на следующий день – так, завтра картошку чистить значит надо в 4 утра приходить, там ванную начистить картошки, а послезавтра будешь помои возить вот целую неделю. И когда другие там работают, он должен с большой квалификацией, герой, должен помои вывозить, фекалии там убирать, там еще что-нибудь, эти окурки собирать, и вот этот сразу случается надлом и многие ломаются, а те товарищи, которые попроще делают спокойно. Поэтому трудиться, трудиться, трудиться, и конечно я бы всем рекомендовал это ввести дневнички, писать что-нибудь. Во-первых, буквы не забудут во время зимовок, но и себя немножко дисциплинирует. Я очень жалею, что многое не записывал, но нет я писал по мере возможности, но были такие случаи, например, на дрейфующей станции, там только я успевал…т потому что там по 20 часов рабочий день и успевал написать: ветер такой то, погода минус столько-то и все, я отключался. Поэтому там кого встретил, где, о чем говорил - уже некогда было лирикой этой заниматься.
Какие планы на будущее. Будущее день прожил и слава тебе Господи. Утром проснулся и радуйся, что проснулся, а если утром проснулся и у тебя ничего не болит, значит и умер уже.
Вот не выгоняют пока отсюда, уже хорош, так что в этом году у меня 85 годиков исполнится, вот думаю, кого пригласить.
Очень жалею, что времени мало, очень жалею, что поздно начал писать книжки, написать хотел бы так много, на мемуары не остается времени уже, надо конечно писать, но я вспомнил такую фразу, что такое мемуары. Мемуары - это воспоминания о прошедшей жизни в предчувствие близкой кончины, и вот когда я думаю над этой фразы, мне желание писать мемуары как-то пропадает. Вот одну книженцию написал, понравилось товарищам, все говорят продолжай дальше!
Приходит на меня телеграмма, что на меня завели уголовное дело, потому надо привезти. А здесь как раз вот эта заварушка началась, как раз 19 августа 91 года прилетает самолет спасательный, Чилингаров его возглавляет, журналистов как всегда он с собой везет кучу. Я помню, его встречал на аэродроме, он выходит - привет привет… Мне бы за такую операцию дали бы вторую звезду героя, а ты ведь кроме выговора ничего не получишь. Артур, дай бог чтоб бог чтобы отделаться… Пришли на станцию, Чилингаров меня вызывает и говорит срочно собираем собрание, потому что там вот ГКЧП, там есть мой друг, надо поддержать. От имени полярников собираем собрание от имени полярников мы должны в поддержку отправить телеграмму. Я говорю, значит так Артур Николаевич, ты собирай собрание, ты поддерживай, я ничего делать этого не буду, я не хочу это ГКЧП поддерживать. Да как ты вот, да там такие люди...! Я говорю – не буду, отменили это собрание. На следующий день когда Ельцин уже слез броневика и победили наши ГКЧП, разогнали, говорит, срочно собирай собрание в поддержку! Ну вот другое дело, собрали собрание, поддержали Ельцина, телеграмма ушла за подписью моей и Чилингарова, полярники поддерживают этого товарища. Ну зря поддержали, лучше бы ГКЧП осталось.
Самолет прилетел, а полоса у меня готова уже. Они летели не из Кейптауна, дают телеграмму сколько тебе надо времени, чтобы подготовить полосу? Она уже месяц у меня готова, если не 2, так что прилетайте, была бы погода. Все они удивились. Я посадил самоле,т все мы туда с верхом нагрузили, по-моему 150 полярников, как уезжали афганцы, показывали, так и у нас примерно было. Улетели они, на станции стала свободно легко.
Никто не повторял, чтобы ночью посадить тяжелейший самолет, да еще на колесном шасси - такого в Антарктиде второго случая не было и думаю не будет.
Раз меня нет в Антарктиде, откуда ж?
Я говорил уже, что в своей стране пророков нет, все ищет на стороне, так и к нам тоже. Вот когда Арктика стала разваливаться, стали убирать, это ельцинские времена уже, горбачевские начались, с грустью там и вся наша противовоздушная оборона, все наши радиолокационные станции стали закрывать, полярные станции закрывать…
А проклятые капиталисты заинтересовались, захотели изучать Арктику японцы и американцы и англичане Канада. Оказалось что такой вот мобильный я там был, поэтому я ездил и с японцами, были с канадцами, ездил в экспедиции к ним на Баффинову землю ездил. Это было связано с бурением, с гляциологией, на загрязнения собирали пробы. Много было экспедиций, были у меня и на Горном Алтае, и на Памире и на Тянь-Шане высокогорные экспедиции, потому что такое оборудование буровое только у нас было. Оно легкое, мобильное, можно было и на вертолете его доставить. Ат у горняков оборудование мощное, тонны и весило. Потом я с горняками бурил на Северной Земле на Комсомольце на острове.
Медаль мне дали участникам ВДНХ серебряную.
Раньше гидрология проходила как - станция дрейфующая, она меняет положение, крутится по своей оси, и есть генеральный дрейф. Но для того, чтобы найти этот генеральный дрейф, надо каждый раз определять координаты этой станции, а координаты - это не такое уж простое дело. Во-первых, чтоб погода была хорошей, чтоб специалист был, технику надо выставить. А к нам приехали на нашу станцию, на станции 60 человек счету было, хоть и тоненькая льдинка была, я как гидролог, отвечающий за льдину, толщина чтобы сажать даже ИЛ-14 там метр тридцать должна быть, толщина льдины, а мы, наверное, месяца полтора летали, искали льдину - ну нету подходящий льдины, а экспедиция идет - ведь груз, надо открывать уже станцию! Мы с Васей Сидоровым, это царство ему небесное, он начальником был станции, тогда он еще героем не был, он говорит, чего-нибудь придумай! Я говорю, ну хорошо, то есть место такое для полосы мы нашли, но это молодой лед. Вот я думаю, где-то в какой-то книжке там описано, молодой лед и я взял керн, пробуриваешь, а там комиссия должна приехать принимать эту полосу - его класть, они смотрят с рулеткой. Поэтому я выбуривал 2 таких колонки – одну, а вторую в другом месте приносил, складывал рядом. А они замеряли как общую и поэтому лед получился там около двух метров, то есть сажать можно было смело. На самом деле если б они знали, на что они сажали… но я вижу, лед молодой он более гибкий, такой выдержит и так вот посадили туда станцию, организовали, сделали. Туда к нам прислали двух военных секретных, они всегда там были, астрономы, которые определяли координаты, а с ними и был так называемый спутник аппарат. Это сейчас gps, а тогда это был первый секретный (аппарат), но нам они координаты выдавали, а так чтобы мы подходили посмотреть аппаратуру - ни в коем случае. Поэтому нам давали координаты - 20 координат в день, сколько хочешь, поэтому я строил этот дрейф и все было хорошо.
Так как мы сделали там лунку и опускали… из Политеха приехал один товарищ, - мы говорим Лёша Климентьев, слушай, а ты можешь сделать нам программку - у нас лебедка, так чтобы она на определенных высотах останавливалась, и потом сама поднималась? Говорит – ну попробуем. Наладили мы такое, лебедка сам опускалась, там делали замеры - температуру и направление течений, и поднимаем и на каждый момент имели координаты. Этот комплекс первый раз был внедрен и вообще сделан на отечественной аппаратуре. Успешно его предоставили на ВДНХ.
Когда я вернулся со льдины, а Мне Вася Сидоров говорит, ты поезжай на месяц раньше, отдохни и приедешь меня менять, я говорю ну хорошо, договорились… вот вернулся оттуда и в это время мой ближайший друг Артур Николаевич приказал меня не брать институт. Нет у нас мест, у нас уже кандидатуры есть, я согласен гидрологом поехать простым - нет и гидролог есть. А то же мне делать? А что хочешь… уволили меня из института, я еще ходил искал работу. Теща, царствие небесное, я договорилась с в этом нашем мясном магазине учеником тебя туда, пойдешь, чего делать-то кормить надо же… как-то вот ладно ну пришел тот говорит – следи за мной, режет тушу берет кусок мяса отрубает и на весы так бросил и стрелка так раз раз… и говорит 15 рублей 42 копейки.
Стрелка еще не остановилась, у меня так не получится… как же надо так быстро сосчитать, нет, это не для меня. Искал долго работу. А здесь как раз международный симпозиум в Таллине гляциологический и мне прислали приглашение туда. Я безработный, ну знакомых гляциологов посмотрю в Таллине. Приехал туда, а там мои приятели из университета из питерского, спрашивают, что делаю, да ничего не делаю… П.П.Арапов завкафедрой климатологии, переходи в университет. Ты сколько получаешь? Я как кандидат наук получаю 170 рублей… Сколько? Мы тебе как старшему даем 450 о чем еще мечтать? То собирался обманывать старушек с мясом, а здесь 450, конечно согласен.
Четыре года проработал в университете, а потом в Антарктиде начали строить ледовый причал и Борис Андреевич Крутских, это бывший директор, меня вызвал с Короткевичем, не поедешь в Антарктиду снова причал строить, а то некому… Меня же не возьмут! Да знаем мы, ч Чилингаровым разберемся. Нут уж вы разберитесь… А мы сделаем просто. Мы объявим конкурс и кроме тебя никто этот конкурс не пройдёт - имеет опыт работы в высокогорных ледниках… Объявили конкурс, я прошел по конкурсу. Потом Москва – а что вы взяли этого товарища? А он по конкурсу прошел, не имеем права по закону, и так я снова вернулся в институт.
Сделал ледовый причал.
Когда мы начали работать на Шпицбергене в 2001 году первая экспедиция была, и потом созрела мысль, что там надо немножко ноги и руки пошире расставить, чтобы норвежцы не пинали нас, мы решили создать нам российский научный центр. И вот с 2003 года начали с основ, ничего не было, стали проекты, научно-изыскательские работы делать, лаборатории… Переписки была тьма, бумаги расходовали уйму, но сделали, деньги пробили, сделали новый корпус, поставили гараж, сделали, купили технику различную, лабораторию, как ни странно, но денег давали нам очень хорошо. Это сейчас трудно выбить деньги, и шло довольно упорно. Но мы решили там еще сделать центр по приему спутниковой информации, а для того им нужно три мощных антенны делать на горе, а разрешение на эти антенна надо брать у норвегов. Норвегии конечно не разрешили - экологическая среда, будете портить, а делать надо, как же без этого. Москва тоже шла, так же, как с похороны Коли Путова, никто не решался хоронить. Я говорю, знаете что, пока я отвечаю за это дело, давайте делать, а там посмотрим. Поставили антенны, а под антенны нужно по 70 тонн такие бетонные основания делать, сооружение мощные и когда мы все это уже сделали и доложили норвежцам, что вот информируем вас… А раньше была система информационная: мы не спрашивали у норвегов разрешение, а потом они так потихонечку потихонечку рот все на нас раскрывали, раскрывали, зубки показывали и сделали так, что мы теперь на все должны у них спрашивать разрешения. Выстрелить можно – разрешение, вертолет можно взять – разрешение, на технике на вездеходе можно проехать – разрешение. То есть из информационной, когда мы говорили, что наша экспедиция будет работать в этом-то районе в такое время и все, а сейчас надо на все разрешение.
Здесь они узнали, что мы без разрешения поставили три антенны, а это антенна диаметр там, по-моему, метров 4 - -5 у каждой антенны, то есть сооружения такие серьезные, вот они конечно стали кипятком писать - как это так без них, пришло предписание в Москву. Они писали о том, что это надо снять до основания, все это за ваш счет, раз без разрешения. Пришлось мне писать бумаги, написал, что единственный способ, чтобы эти антенны убрать, раз вы так настаиваете, это надо взрывать, а если взрывать эти антенны, то под ними штольня шахты, это может быть обвал, может оползень быть, а здесь дома, поселок. Если вы берете на себя ответственность, мы взорвем. Они конечно не взяли. И сейчас работает пункт приема передачи спутников, очень большая польза от него огромная. Так вот потихонечку создали этот центр, взяли себе лабораторию, обсерваторию теперь под нами,
Сейчас я зам начальника отдела по координации работ на Шпицбергене и главный научный сотрудник параллельно, на досуге пишу книжечки, вот сейчас заканчиваю 7 том российских исследований в Антарктике и параллельно выпускаю т научпоп, не держали ни одной в руках? Всего написал 15 книг, а публикаций где-то за 160, но это помимо того, что я бродил, из экспедиции не вылезал, так что Родина дает возможность.
Вот архиинтересная книжка, но их уже нет, это уже уникальными книжки, но маленький тираж, там 300 500 экземпляров поэтому. Вот гроссбух смотрите какой полтора килограмма весит.
Представляете сколько буковок здесь, если здесь 800 страниц, а каждую буковку надо набрать, то на пьянку времени не остается совершенно.
Две награды, это вот когда еще был Ленинград, и эти награды получили мои сыновья, у каждого есть медаль рожденному в Ленинграде, раньше выпускали такие медали, вот это самые ценные мои награды.
Есть награда у меня за трудовую доблесть, очень ценю, два ордена есть - орден почета и за морские заслуги.
Вот думал к 80-летию еще что-нибудь дадут, пришел, хватит вам, уже на пиджаке не умещается. Молодым студентам, которые хотят заниматься Арктикой, я бы посоветовал заниматься Арктикой и не отвлекаться по ерунде. Если на моем живом примере взять, то я работал чертежником, электриком, фрезеровщикам, и лес сплавлял и шурфы бил, специальностей тьма и рано или поздно какая-нибудь да пригодилась.
Поэтому пусть себя ищут, у нас вот в экспедиции я заметил, особенно в Антарктиде, в Арктике это редкие, вот приезжают товарищи в Антарктиду, он едет туда сразу совершать подвиги, что он уже приехал, еще ничего не сделал, как депутаты, сразу на обещают, он знает что отсидит пять лет в госдуме и как было, так все останется, и этот приезжает, а таких тьма, каждый третий наверно, что он уже герой, он уже всем родственникам сказал он в Антарктиде, он герой и совершать подвиги, а его на следующий день – так, завтра картошку чистить значит надо в 4 утра приходить, там ванную начистить картошки, а послезавтра будешь помои возить вот целую неделю. И когда другие там работают, он должен с большой квалификацией, герой, должен помои вывозить, фекалии там убирать, там еще что-нибудь, эти окурки собирать, и вот этот сразу случается надлом и многие ломаются, а те товарищи, которые попроще делают спокойно. Поэтому трудиться, трудиться, трудиться, и конечно я бы всем рекомендовал это ввести дневнички, писать что-нибудь. Во-первых, буквы не забудут во время зимовок, но и себя немножко дисциплинирует. Я очень жалею, что многое не записывал, но нет я писал по мере возможности, но были такие случаи, например, на дрейфующей станции, там только я успевал…т потому что там по 20 часов рабочий день и успевал написать: ветер такой то, погода минус столько-то и все, я отключался. Поэтому там кого встретил, где, о чем говорил - уже некогда было лирикой этой заниматься.
Какие планы на будущее. Будущее день прожил и слава тебе Господи. Утром проснулся и радуйся, что проснулся, а если утром проснулся и у тебя ничего не болит, значит и умер уже.
Вот не выгоняют пока отсюда, уже хорош, так что в этом году у меня 85 годиков исполнится, вот думаю, кого пригласить.
Очень жалею, что времени мало, очень жалею, что поздно начал писать книжки, написать хотел бы так много, на мемуары не остается времени уже, надо конечно писать, но я вспомнил такую фразу, что такое мемуары. Мемуары - это воспоминания о прошедшей жизни в предчувствие близкой кончины, и вот когда я думаю над этой фразы, мне желание писать мемуары как-то пропадает. Вот одну книженцию написал, понравилось товарищам, все говорят продолжай дальше!