Шестаков
Николай Михайлович
ААНИИ
место работы :
Дата рождения :
место рождения :
страна :
научная сфера :
Альма-матер :
Должность :
3 июня 1938
Ленинград
Россия
подводные подлёдные исследования
Ленинградский гидрометеорологический институт
сотрудник Отдела фонда данных и научно-технической информации
Родился 3 июня 1938 г. в Ленинграде.
С 1964 г. работал в лаборатории подводных исследований при кафедре океанологии Ленинградского гидрометеорологического института (ЛГМИ), где получил диплом водолаза, навыки подводной фото- и киносъёмки. В экспедициях на Чёрном, Каспийском и Белом морях отработал под водой около 300 ч на глубинах до 40 м. С 1969 г. – сотрудник ААНИИ.
Осенью 1968 г. была открыта станция СП-18. Прикомандированные от ЛГМИ в состав 2-й смены (началась с 9 мая 1969 г.) В.Д. Грищенко и Н.М. Шестаков (в штате СП они – ледоисследователи) на СП-18 выполнили комплексные полигонные наблюдения, включающие: регулярную крупномасштабную аэрофотосъёмку полигона 10×10 км района станции, аэрофотосъёмку по маршрутам протяженностью до 500 км, визуальные ледовые разведки, площадные и профильные нивелировки, снегомерные съёмки. Кроме этих традиционных видов полигонных наблюдений, впервые в отечественной и зарубежной практике производились подводные (с использованием легководолазной техники) морфологические ледовые наблюдения, которые включали: гидростатическое нивелирование на профилях и площадках нижней поверхности, измерения величин стаивания и нарастания льда под водой, фотосъёмку характерных ледовых образований и форм рельефа, изучение динамики прилёдного слоя морской воды. По возвращении из экспедиции В.Д. Грищенко и Н.М. Шестаков перешли на работу в ААНИИ, в Лабораторию инструментальной ледовой разведки, которой руководил А.В. Бушуев.
Н.М. Шестаков м В.Д. Грищенко также участвовали в работе 3-й смены СП-18 (25.04.1970–15.04.1971). Ими был выполнен аналогичный комплекс наблюдений, но уже в годичном цикле. Затем они работали и на СП-22 (1-я смена, 13.09.1973–31. 08.1974), где велись наблюдения и аэрофотометрирование подводных и надводных рельефов морского льда. Николай Михайлович участвовал и в работе СП-23 в апреле – октябре 1977 г. (2-я смена). Здесь помимо своей основной работы, подводники также проводили испытания гидрокостюмов с электрообогревом и новые системы аквалангов. А также установили подводный дом Спрут, который также проходил испытани.
В 1977 г. на СП-23 группа подлёдных исследователей под руководством В.Д. Грищенко, получившая название «Природа», участвовала в съемках цветного научно-популярного фильма «Над нами Арктика» (студия «Центрнаучфильм», оператор В. Крючкин, вышел на экраны в 1978 г.). Фильм рассказывал о работе советских учёных подо льдами, о природе Центральной Арктики, о подводном мире. Фильм демонстрировался на IX Московском международном кинофестивале горных и приключенческих фильмов и заслужил признание.
Проведение подводных работ в Арктике являлось совершенно новым делом, своего рода «подводным космосом», опыта таких исследований еще ни у кого не было. Николай Михайлович стал одним из пионеров этих работ. Исследователям приходилось самим делать оснастку для подводных работ, разрабатывать технологию погружения, включая выбор места и обустройство лунки, телефонную связь с водолазом, алгоритм работ на ледовом склоне под водой, съемки фото- и кинокамерой.
Следует сказать и о других работах, в которых принимал участие Н.М. Шестаков. В 1972 г., работая в Отделе ледовых прогнозов ААНИИ, Николай Михайлович закончил курсы гидрологов ледовой разведки и был принят вторым гидрологом в состав экипажей, совершавших полёты над Западной Арктикой. В стационаре на Куполе Вавилова (арх. Северная Земля) он участвовал в испытаниях различных типов буров (1976), затем эти инструменты применялись в Антарктиде.
Параллельно с деятельностью в ААНИИ развивалась работа Н.М. Шестакова как фотокорреспондента. С 1968 г. он был членом Ленинградского фотоклуба Выборгского ДК, где занимался в группе фоторепортажа. Он принимал участие во всех городских отчётных выставках фотолюбителей, представлял свои фотоработы для всесоюзных фотовыставок. Его фотографии были отмечены дипломами тематических фотовыставок «Ленинград и ленинградцы», «Современность», «Спорт».
Он сделал множество фотографий во время работы на СП. В том числе Николай Михайлович – автор уникальных подлёдных кадров, на которых запечатлена была впервые работа аквалангистов – ледоисследователей. Его фотоматериалы использовались для иллюстраций книг, посвящённых Арктике. Например, книги А.Ф. Членова «Знакомьтесь: СП» (1972), Владимира Стругацкого «По океану на айсберге» (1977). Он также сотрудничал с журналом Гидрометеоиздата «Человек и Стихия».
В 1978 г. Н.М. Шестаков решил полностью посвятить себя работе фотокорреспондентом. Он окончил Ленинградский университет рабочих корреспондентов при Ленинградском Доме журналистов и снимал рабочие будни Ленинградского металлического завода, работал фотокорреспондентом еженедельника «Турбостроитель» в течение 20 лет.
В конце 1990-х гг. Николай Михайлович стал фотографом заявочного комитета Санкт-Петербурга на право проведения летней олимпиады 2004 г., в 1999 г. вошёл в состав редакции журнала «Гимнастический мир Санкт-Петербурга».
В 2005 г. Н.М. Шестаков снова вернулся на работу в ААНИИ. Он стал сотрудником Отдела фонда данных и научно-технической информации и продолжает работу в отделе в наши дни.
Награждён медалью «Ветеран труда» (1988), знаком «Житель блокадного Ленинграда» (1990).
С 1964 г. работал в лаборатории подводных исследований при кафедре океанологии Ленинградского гидрометеорологического института (ЛГМИ), где получил диплом водолаза, навыки подводной фото- и киносъёмки. В экспедициях на Чёрном, Каспийском и Белом морях отработал под водой около 300 ч на глубинах до 40 м. С 1969 г. – сотрудник ААНИИ.
Осенью 1968 г. была открыта станция СП-18. Прикомандированные от ЛГМИ в состав 2-й смены (началась с 9 мая 1969 г.) В.Д. Грищенко и Н.М. Шестаков (в штате СП они – ледоисследователи) на СП-18 выполнили комплексные полигонные наблюдения, включающие: регулярную крупномасштабную аэрофотосъёмку полигона 10×10 км района станции, аэрофотосъёмку по маршрутам протяженностью до 500 км, визуальные ледовые разведки, площадные и профильные нивелировки, снегомерные съёмки. Кроме этих традиционных видов полигонных наблюдений, впервые в отечественной и зарубежной практике производились подводные (с использованием легководолазной техники) морфологические ледовые наблюдения, которые включали: гидростатическое нивелирование на профилях и площадках нижней поверхности, измерения величин стаивания и нарастания льда под водой, фотосъёмку характерных ледовых образований и форм рельефа, изучение динамики прилёдного слоя морской воды. По возвращении из экспедиции В.Д. Грищенко и Н.М. Шестаков перешли на работу в ААНИИ, в Лабораторию инструментальной ледовой разведки, которой руководил А.В. Бушуев.
Н.М. Шестаков м В.Д. Грищенко также участвовали в работе 3-й смены СП-18 (25.04.1970–15.04.1971). Ими был выполнен аналогичный комплекс наблюдений, но уже в годичном цикле. Затем они работали и на СП-22 (1-я смена, 13.09.1973–31. 08.1974), где велись наблюдения и аэрофотометрирование подводных и надводных рельефов морского льда. Николай Михайлович участвовал и в работе СП-23 в апреле – октябре 1977 г. (2-я смена). Здесь помимо своей основной работы, подводники также проводили испытания гидрокостюмов с электрообогревом и новые системы аквалангов. А также установили подводный дом Спрут, который также проходил испытани.
В 1977 г. на СП-23 группа подлёдных исследователей под руководством В.Д. Грищенко, получившая название «Природа», участвовала в съемках цветного научно-популярного фильма «Над нами Арктика» (студия «Центрнаучфильм», оператор В. Крючкин, вышел на экраны в 1978 г.). Фильм рассказывал о работе советских учёных подо льдами, о природе Центральной Арктики, о подводном мире. Фильм демонстрировался на IX Московском международном кинофестивале горных и приключенческих фильмов и заслужил признание.
Проведение подводных работ в Арктике являлось совершенно новым делом, своего рода «подводным космосом», опыта таких исследований еще ни у кого не было. Николай Михайлович стал одним из пионеров этих работ. Исследователям приходилось самим делать оснастку для подводных работ, разрабатывать технологию погружения, включая выбор места и обустройство лунки, телефонную связь с водолазом, алгоритм работ на ледовом склоне под водой, съемки фото- и кинокамерой.
Следует сказать и о других работах, в которых принимал участие Н.М. Шестаков. В 1972 г., работая в Отделе ледовых прогнозов ААНИИ, Николай Михайлович закончил курсы гидрологов ледовой разведки и был принят вторым гидрологом в состав экипажей, совершавших полёты над Западной Арктикой. В стационаре на Куполе Вавилова (арх. Северная Земля) он участвовал в испытаниях различных типов буров (1976), затем эти инструменты применялись в Антарктиде.
Параллельно с деятельностью в ААНИИ развивалась работа Н.М. Шестакова как фотокорреспондента. С 1968 г. он был членом Ленинградского фотоклуба Выборгского ДК, где занимался в группе фоторепортажа. Он принимал участие во всех городских отчётных выставках фотолюбителей, представлял свои фотоработы для всесоюзных фотовыставок. Его фотографии были отмечены дипломами тематических фотовыставок «Ленинград и ленинградцы», «Современность», «Спорт».
Он сделал множество фотографий во время работы на СП. В том числе Николай Михайлович – автор уникальных подлёдных кадров, на которых запечатлена была впервые работа аквалангистов – ледоисследователей. Его фотоматериалы использовались для иллюстраций книг, посвящённых Арктике. Например, книги А.Ф. Членова «Знакомьтесь: СП» (1972), Владимира Стругацкого «По океану на айсберге» (1977). Он также сотрудничал с журналом Гидрометеоиздата «Человек и Стихия».
В 1978 г. Н.М. Шестаков решил полностью посвятить себя работе фотокорреспондентом. Он окончил Ленинградский университет рабочих корреспондентов при Ленинградском Доме журналистов и снимал рабочие будни Ленинградского металлического завода, работал фотокорреспондентом еженедельника «Турбостроитель» в течение 20 лет.
В конце 1990-х гг. Николай Михайлович стал фотографом заявочного комитета Санкт-Петербурга на право проведения летней олимпиады 2004 г., в 1999 г. вошёл в состав редакции журнала «Гимнастический мир Санкт-Петербурга».
В 2005 г. Н.М. Шестаков снова вернулся на работу в ААНИИ. Он стал сотрудником Отдела фонда данных и научно-технической информации и продолжает работу в отделе в наши дни.
Награждён медалью «Ветеран труда» (1988), знаком «Житель блокадного Ленинграда» (1990).
все видеоинтервью проекта
Расшифровка интервью Шестаков Н.М.
Здравствуйте, я Шестаков Николай Михайлович.
Работаю в отделе технической информации Института Арктики и Антарктики. Я занимался в этом отделе реставрацией карт довольно долгое время, несколько лет буквально. Карт ледовой обстановки, которые хранятся у нас в специальном отделе, вот. И многие из них приходится реставрировать, потому что за много лет пользования картами они где-то имели там порывы, помятости и в зависимости от того, кто и как пользовался ими, они приходили иногда в такой ненадлежащий вид.
Вот, а в Арктику, значит... Вообще говоря, вот, в своей жизни я придаю очень большое значение случаю. Я даже называю его "Его величество Случай", который иногда приводит, вот, к таким крутым изменениям. Вы знаете, вот, как говорят, что, вот, у географов есть такое понятие «речка меандрирует», да – то есть, она меняет направление особенно когда на панораму смотришь. И такое интересное извилистое, значит, течение. Так вот, этими поворотными точками, меандрами, в жизни иногда случаются, вот, появляются вот такие случаи, которые меняют жизнь в ту или другую сторону. Это зависит от того, встречаешься ли ты с кем-то из людей или попадаешь ли в какие-то обстоятельства.
Лично я придают им очень большое значение. И вот так получилось, что однажды я встретил человека, который предложил мне, значит, посмотреть – пригласил к себе в лабораторию подводных исследований. Это лаборатория подводных исследований Гидрометеорологического института при кафедре океанологии. Ну и рассказал, что они там ездят в экспедиции, ныряют под воду, работают в Чёрном, Каспийском море. Ну, меня, так сказать, поманила эта романтика. Я согласился, приехал в лабораторию, посмотрел, познакомился с людьми. И народ, и обстановка мне очень понравились.
В то время я работал слесарем-инструментальщиком на одном из заводов (есть у нас в Ленинграде (тогда) объединение «Мезон» – «Позитрон» – «Электрон» – радиоэлектронная промышленность). И уже, так сказать, у меня был 4-й разряд, я прилично зарабатывал. Однако я, так сказать, не посмотрел на это. Там заработок, конечно, в лаборатории подводных исследований был совсем другой. Но я не посмотрел на это и решил к ним поступить. Дело в том, что в лаборатории подводных исследований студентам-океанологам предлагалось и даже по программе как бы потом было записано, что они могли проходить практику водолазную. Водолазную практику.
И обучение, значит, проводилось ещё подводной фото- и киносъёмке. Вот, для океанологов это, конечно, было бы большое подспорье в их дальнейшей работе. Надо отметить, что, наверно, и вот на сегодняшний момент в этой лаборатории прошли обучение таких вот лёгко-водолазов более тысячи человек.
Руководил лабораторией тогда Майер Анатолий Викторович, опытный подводник. И вот это всё, учёба вот это вся проходила на базе Училища подводного плавания имени Ленинского комсомола. Там был очень, ну, солидный такой,там готовили водолазов, моряков. И весь этот комплекс обучения мы проходили в этом комплексе. Ну как, приходилось... и потом пошли наши путешествия, значит, по морям. То есть, мы выезжали в сезон весной. Выезжали в сезон на Каспийское море. Половину сезона работали на Каспийском море, на нефтяных камнях кстати, вот. И на половину сезона потом переезжали на Чёрное море. И там проводили, значит, какие-то работы. Студенты проходили практику, погружались под воду, делали там кино- и фотосъёмку, наблюдали за поведением приборов, которые должны были работать под водой на разных глубинах. Гидрохимики проходили практику. То есть, практика вот таких вот водолазных работ у нас к тому времени была достаточно большая. То есть, мы прошли к тому времени четыре – четыре сезона таких экспедиций.
И вот, в 1969-м году мы уже собирались было поехать в очередную экспедицию. И перед самым отъездом собрал нас Анатолий Викторович Майер и сказал: «Товарищи, ещё есть заявочка из Арктического института. Кто хочет поехать, значит, в Арктику попробовать поработать на дрейфующих льдинах?» Ну, народ так, все как приутихли, глаза опустили, потому что настроились на юг, на Чёрное море. И поднялось только две руки. Это я поднял руку и Владимир Грищенко. Двое. Майер посмотрел и говорит: «Этого достаточно, этого достаточно».
Итак, мы вот, значит, прикомандированы были в Арктический институт в экспедицию на дрейфующую на станцию «Северный полюс-18».
- А вам не хотелось тоже на Чёрное море?
- Ну, хотелось, но всё-таки, я говорю, что я, отказавшись от какой-то там работы на заводе, соблазнился романтикой путешествий по морям и тем более здесь подводные, значит, дела. И потом я в глубине души всегда хотел снимать.
Я, кстати, занимался фотографией. Мы с этим человеком, который меня привёл в лабораторию подводных исследований, встретились на фотовыставке. Он, значит, оценил мои работы и пригласил меня, вот. Ещё поэтому нужен хороший фотограф и хорошо бы кинооператор. А я в глубине души тоже мечтал стать и кинооператором. И как раз вот этими вопросами мне пришлось заниматься плотно.
Значит, вот, на дрейфующую станцию, когда мы прибыли, начали ... разобрали всё оборудование, начали проверять. Я, конечно, взялся за своё там фото- и кинооборудование, достал фотоаппарат. И, кстати рассказать, мы пользовались только своим отечественным оборудованием, да. И кино-, и фото-, и водолазным оборудованием – аквалангами и компрессорами – всё это было своё, отечественное. Гидрокостюмы ГК-2 (там да, вот эти), часы водолазные, компас на руку (там одевался). Всё это... Фотоаппараты у нас были «Ленинград» производства ЛОМО.
Кстати, у нас хорошее знакомство было с ленинградским изобретателем и конструктором Александром Самойловичем Масарским. Это его аппаратами и его боксами мы пользовались. И пользовалась вся страна – должен об этом сказать. Это бокс его КП-2 для малоформатных аппаратов типа «Зенит», «Ленинград», «Киев», вот. И кинобоксы. Кстати кинобокс для профессиональной камеры «Конус автомат», которым мы снимали, он подарил нам буквально перед нашим отъездом. Этим боксом, в этом боксе он снимал фильм «Человек-амфибия». Бокс «Дельфин» такой очень классный, очень нам пригодился. Причём к фотоаппарату "Ленинград" вот этому он сделал нам ещё заводную головку, которая позволяла протягивать всю пленку, даже 36, до 40 кадров, потому что я плёнку наматывал сам из рулона, а иногда снимала и 40, и 42 кадра. Ну и в то же время это избавляло нас от лишней, значит, – от лишнего рычага на боксе, это упрощало работу.
Когда мы уехали... Да, я, кстати, должен сказать, что с этими аппаратами я начал проверять. Достал один аппарат, значит, щёлк – именно "хлоп" слышу – хлопок такой. Оторвалась шторка, оторвалась только. Ладно, я его отложил, взял второй аппарат, нажимаю кнопку – "хлоп" – тоже шторка оторвалась. Что делать? Больше для съёмки под водой фотоаппаратов нет. Я неделю днём и ночью сидел, разобрал их полностью, разложил всё там "по косточкам", потом собрал, отъюстировал. Это заняло целую неделю. Ну, днём мы работали, всё в основном по ночам пришлось. И я сам изобрёл там какие-то мелкие отвёрточки, всё собрал, всё наладил, всё так или иначе отработал.
А, значит, для работы на станции нам нужно было выбрать полигон. Полигон – мы рассчитывали, что он будет 10 на 10 километров. И станции, значит, нашим подспорьем был вертолёт и самолёт Ан-2. На самолёте Ан-2 мы делали авиаразведку, выбрали вот этот самый полигон 10 на 10 километров. Провели аэрофотосъёмку подробную. Вот и на этом потом я напечатал планшет и на этом планшете выбрали места, где мы потом, значит, размещали и оборудовали полигоны для наблюдений. Полигоны для наблюдений над верхней поверхностью льда и также подо льдом.
Ну, расскажу так, как, как на пальцах, так сказать, как мы это делали. Скажем, льдина представляла собою где-то сплочённость многолетних льдов (двухлетних и многолетних) льдов толщиной где-то до пяти метров. По площади она была три на три с половиной километра, вот. Такая станция. Но этот полигон мы выбрали, конечно, не на станции, потому что она была достаточно густо заселена в летний период – на ней было 55 человек. Мы в сторонке наш ледовый полигон выбрали и там потом работали. Вообще говоря, погружались в разные лунки. И в лунку, пробуренную тракторным буром – мы иногда заказывали диаметром 600 миллиметров. И где-то разводьях, и в майнах, и в трещинах. Кстати, вскоре прошла трещина небольшая (там от полуметра до метра), и мы сразу же в неё погрузились и начали там работу. Но всё было необычно по сравнению с Чёрным и Каспийским морем.
Необычно, во-первых, ну это, так сказать, неинтересно, но вода во всяком случае имела температуры отрицательные: минус 1,7, минус 1,8 – за счёт солёности (а солёность морской воды там где-то 30 промилле, и поэтому она имеет отрицательную температуру). Но если надо было делать лунку где-то на полигоне, на ненарушенном льду, мы делали взрывы. Таким взрывом потом очищали её и, значит, от места погружения обычно уходили где-то метров на 40, на 50. Но были полигоны и профили наблюдения до 100 метров. То тогда мы, значит, где-то вот в одном месте входили и в конце уже выходили – делали ещё одну лунку.
А здесь вот мы, например, да как раз это на открытом месте, вот, на разводье мы брали с собой палаточку такую вот. Сами её скроили, помещались в ней четверо и там была плитка, плитка. Брали с собой питание, повар сварил, значит, борщ и суп гороховый сварил (в таких вот вертикальных вёдрах), потом мы заморозили их высадили в снег и хранили в снегу. И когда собирались вот на поездку на свои полигоны, так что сегодня отпилим борщ или суп пилой отпиливали. Отпиливали плашку, брали с собой такой суп.
Необычно всё, всё было необычно. Как ответить? Так вот мы не ожидали, например, встретить подо льдом такое нагромождение льдов. Ведь он, говорят, что, поговорка такая есть у полярников «Ветер дует, лёд дрейфует2. Но когда мы увидели вот эти вот нагромождения подо льдом, да такие! Они просто паруса какие-то представляют собой, то я считаю, что, наверно, нельзя снимать со счетов вот эту парусность, так сказать. Потому что это настолько многообразно – и эти формы, и размеры, и глубиной они иногда до 20 метров они опускались вниз. И не исключено, что какое-то, значит, какое-то они имели влияние и на дрейф льда, тем более ледяного острова, например.
В море чувства страха у нас нет, потому что нас отучили от него ещё во время учёбы. Вот, например, я рассказывал вам о том, что мы иногда погружались в лунку, пробуренную тракторным буром в 600 миллиметров. Вот представьте себе, вот такая труба во льду – 5 метровая, и в неё надо погружаться. И когда ты опускаешься и буквально вот только-только проходишь, и вот даже так иногда с трудом.
А вот там в учебном отряде, да, вот в училище, мы нас, значит, выходили из торпедного аппарата – одно из упражнений было – выход из торпедного аппарата. Поэтому погружались, в торпедный аппарат нас закрывали, там запускали воду, поднимали давление соответствующее глубине (там глубина была 12 метров), потому что включались на дыхательный – на дыхание из акваланга, вот, и открывалась, значит, передняя крышка. Мы там выныривали, значит, из торпедного аппарата. Он был как раз диаметром 600 миллиметров. Поэтому, уже пройдя вот такой опыт, нам не страшно было и эту лунку опускаться.
Ну даже вот при спуске вот в эту лунку... Дело в том, что мы, значит, на этом полигоне обычно измерения проводили где-то, ну, раз в 10 дней. Потому что нам надо было отслеживать изменение вот этого рельефа и наверху и подо льдом в определённые промежутки времени. И наблюдать надо было изменение вот этого подводного рельефа, структуры его в процессе во временном какому-то процессе, да, во временные периоды. Это вот весна, это лето, осенью и зимой. В основном сейчас мы работали, в основном работали в дневные – в дневной период в Арктике. Потому что нам нужен был свет для съёмки. Фотографировали и снимали на кинокамеру очень много.
Да, так вот, значит, в эту лунку приходим, значит, на погружение, а около лунки села медведица с двумя медвежатами – два чёрных носа из-за спины торчат. Что делать? Место наше рабочее занято. Пытались её прогнать. Мы всегда с собой брали карабин. Выстрелили из карабина – ноль внимания. Потом из ракетницы стрельнули. Эта ракетница упала перед ней, её носом она понюхала, и опять сидит спокойно. Пришлось вернуться просто. И она сидела там три дня.
Ну, за это время где-то всё-таки в глубине лёд намерзает потихонечку. И в этой шахте образовалась такая талия, как бы сказать. Я немножечко, так сказать, поскромнее по фигуре выгляжу по сравнению со своими друзьями – С Володей Грищенко и с Кадачиговым, вот. Я пошёл первым. Пошёл и застрял. Застрял и чувствую, что как-то, как-то трудновато. И руки опущены по швам. Значит, начал крутиться там, дунул аквалангом немножечко – разработаю там это всё, удалось. Удалось, опустился вниз, думаю: «А как же Володя? Он, так сказать, помассивнее, как он пройдёт?»
Он тоже застрял там, я поднялся, значит, за ласт его там продёрнул – прошли вдвоём. У меня ещё была, значит, с собой лампа-вспышка, а у него был прибор для измерения, значит, вот, толщин.
Как мы делали, вот, эти изменения? Должен сказать, значит, вот, скажем, лёд 2-3 метровый – мы, значит, через 10 метров пробурили и опустили строгой длины определённые рейки деревянные. Рейки они выходили вниз там где-то и на небольшом расстоянии от верхней поверхности льда, нижней поверхности льда мы протянули трос. Протянули трос стальной – где-то он 1,2 миллиметра. Обтянули его грузами. Он натянут был, как струна. И проводили измерения через каждый метр. Через каждый метр он был у нас размечен, размечен. На каждом метре делали измерения элементарной линейкой просто. Приставляем линеечку, имеем сегодня, значит, такой-то размер на тросике ото льда. Через 10 дней там он менялся.
Причём у нас не было с собой (на СП-18, когда мы работали, у нас не было с собой телефона подводного), и мы брали с собой запястье – привязывали на него верёвочкой такую пластину алюминиевую и карандаш, который на запястье, чтобы не потерять (даже два карандаша, мало ли, один сломается). И все эти записи делали на алюминиевой пластиночке карандашом 100 метров. Через каждый метр. Володя, скажем, мерил, а я его снимал, чтоб показать, как это всё происходит и как выглядит лёд. Он не идеально гладкий, конечно, там структура его. Поверхность не идеально гладкая. Вот это один полигон.
Потом мы делали площадные съёмки. Где когда мы от центра где радиусами до 40 – 50 метров проводили вот эти, да, профили и потом их переносили на определённый там угол какой-то. И пока вот весь круг не прошли. Такая очень многотрудная, многодневная эта работа постоянная. Сегодня здесь на полигоне, завтра там. Вдруг открылось разводье, и мы пошли, значит, на разводье снимать. На разводье тоже очень интересно, полигон у нас на разводье.
Важно было что в этом? Промерить и показать, вот, соотношение надводной и подводной части льда. И самый большой у нас, вот, такой профиль получился 850 метров. Как мы это сделали? Значит, один аквалангист, значит, под водой, лодка... На лодке плыли где-то метрах в десяти от этой от края льдины, вот. Под водой человек снимал, значит, участок вешками. Мы отмеряли где-то метров там 10-15, вот так.
Вот, вот здесь вот это как раз вот то, о чём я говорил, да. Вот на этом профиле производились вот с прибором вот такие измерения, потом вот на этих профилях, о которых, о которых я говорил, да, радиусную мы вот такую площадную съёмку делали. Был, например, участок где, ну просто двухлетний лёд, и он очень ровный. И мы там не стали забуривать рейки, а просто забивали гвозди – 200 миллиметров гвозди, но тоже вот как с собой гвозди брать – вот такая куча. Нужно было на чём-то. Придумали, взяли банку обыкновенную металлическую какую-то из под консервов, не знаю, из-под чего, у механиков. Привязали верёвочки и подвесили – вот здесь у меня есть фотография такая: вот пенопласта кусок, и он у нас всё время у нас был, значит, в подвешенном состоянии перед нами. Берём гвоздь и молоток (тоже привязан на запястье, чтобы не потерять), забиваем этот гвоздь, натягиваем тросик. Следующий гвоздь, и так далее. Вот такая работа многотрудная мелочная, но нужна была.
- А вы знаете самое большое время, которое вы провели под водой?
- Ну на каждом, при каждом измерении каком-то рабочем мы уходили под лёд и работали где-то в зависимости от глубины... Если непосредственно подо льдом, то до часа, до часа. При экономном там, если работа была какая-то нетрудная, а просто такая вот – наблюдение там и померить реечкой там что-то и всё. А так минут сорок, полчаса, если где-то на больших глубинах (там до 20-30 метров).
Гидрокостюмы, значит... Лёгкие, легкоодолазные такие, прорезиненные лёгкие, но мы под костюм и надевали водолазное шерстяное бельё, рукавицы шерстяные. Причём тоже вот действительно, рукавица она как бы трёхпалая – вот для большого пальца, для указательного, а эти три вместе. И тоже карандашиками там или какими-то мелкими приборами очень трудно работать. Ну, вот, приходилось, куда денешься.
По программе ещё мы должны были испытывать гидрокостюмы с электрообогревом. Несколько костюмов с электрообогревом, разные модификации, и дыхательные аппараты – легочные дыхательные аппараты для аквалангов. Надевали их на свои акваланги, погружались. Это украинское какое-то было (не знаю, какое) предприятие, которое сделало их. Но они оказались совершенно негодными, потому что где-то через десять минут, через десять буквально этот легочный автомат обмерзал, покрывался льдом, и всё это не работало. И человек буквально на последнем вдохе. Мы его вытаскивали из воды на грани фола, что называется.
Ну, я как раз принимал участие в испытании этих костюмов. Значит, меня опускали где-то метров там на 15, на 20 на верёвочной петле и я там висел, вот. И включали этот обогрев. И я просто висел – полчаса, час... Меня периодически спрашивали: "Ты там, ну как что?" "Да всё нормально, вроде пока не замёрз". Сидел в абсолютной темноте, потому что ничего не видно. Это уже осенью мы проводили, а так основные работы были закончены. Подо льдом ничего не видно, но, однако, вот, какой-то, не знаю, какой-то светлячок, говорю, приближается ко мне, или какая-то медузка вот такая (и у неё по периметру такой голубенький огонёк светится и она так по течению перемещается). Ну, вот такое удовольствие было, развлечение у меня там. Потом прижгло чего-то ногу. Я говорю, ну либо – либо прохудился гидрокостюм, и вода подтекает. Потому что вот такая вот минусовая вода, когда она, она как-то так обжигает, такое чувствуешь, как ожог. Но оказалось, это действительно был ожог. Но потом меня немножко подлечили, ну не страшно, вот. То есть испытания все эти прошли успешно. Довольно удачные эти костюмы получились.
А о чём думаешь? Да, думал, наверно, уже о том, что скоро кончается сезон, скоро поедем домой, вот. И, кстати, в этот раз, как раз я должен был уезжать домой, потому что накопилось очень много кино- и фотосъёмки, вот, и меня, значит, отправляли. Отправляли прорабатывать всё это, готовить отчёт, материал к отчёту. Вот такие вот фотографии, которые в отчёте были представлены. И проявлять кино- и фотоплёнки, и аэрофотоплёнки. Мы периодически делали ведь аэрофотосъёмку полигонов. А для чего это надо было? Значит, вот, аэрофотосъёмка плюс поверхностные вот эти съёмки наши (то есть нивелировка) и подводный вот этот рельеф – да всё это нужно было для того для более полного, для возможности более полного дешифрирования и конкретного дешифрирования ледовой обстановки при наблюдении вот какими аэрокосмическими методами. Вот сейчас, например, принимается спутниковая информация, вот эти наши все-все измерения позволили вот, так сказать, более полно и качественно оценивать ледовой обстановку. Даже на аэрофотоснимках. А до этого ещё вот, значит, съёмки проводились аэро – с самолётов, оборудованных вот специальным оборудованием.
Слухами земля полнится, как говорится, да... И вот на дрейфующую станцию «Северный полюс-23» весной приехали к нам оператор и помощник оператора. Оператор Крючкин. Крючкин Вадим. И Могилевский, его помощник. И жили с нами полгода, снимали нашу работу, вот. И для этого, правда, для них это была первая зимовка, как оказалось. И, значит, подводной такой подготовки у них никакой не было. Нам пришлось их немножечко там потаскать. Во всяком случае, оператора. Помощник так один раз сходил, посмотрел, как всё это выглядит, удовлетворил своё любопытство и всё. А с Крючкиным мы, конечно, поработали, потому что ему приходилось всё-таки плавать, снимать.
Ну и я снимал тоже очень много, потому что освоил достаточно уже и «Конвес», аппарат профессиональный, и он снимал «Конвесом». У «Конвеса» конструкция Васильева вообще (называется, да аппарат). Мы оборудовали для них там полигон специальный, занесли под воду свет – 2 киловатта (где-то у меня была фотография – оборудование этого полигона со светом, но это один из кадров). Вот такой пришлось оборудовать полигон. И тоже принимать участие в этих съёмках и самим снимать какие- то моменты. В итоге получился фильм, который получил довольно высокую оценку. Где-то даже, по моему, в Монако получил специальную премию за необычность сюжета. Потому что 90 процентов снято под водой и снято на цвет, на «кодак» хорошего качества.
Вот такой фильм. Фильм о том, как вот впервые (вообще до нас никто этого не делал) впервые проведены в таком масштабе наблюдения, подлёдные исследования нижней поверхностью льда на дрейфующих льдах в Северном Ледовитом океане.
Да, это вот до того, как мы попали в Арктику, в лаборатории подводных исследований мы четыре сезона провели на Чёрном море, работая на базе Акустического института (это на территории маяка). И там был удобно, и вот такой слип. И, значит, мы проводили там и построили – сами строили – подводные дома «Садко». Первый дом был «Садко-1», потом был «Садко-2» и «Садко-3».
В «Садко-1» жили два человека – члены экспедиции. Мы «кинули» морского, потом мы конвертики такие сделали, кто с кем хотел бы жить под водой вместе, разобрались на такие пары и вот в подводном доме жили неделю на «Садко-1». На «Садко-2» жили даже две недели – вот это второй сезон был. Третий сезон был «Садко-3». Но «Садко-3» мы уже с Володей Грищенко не застали, мы уехали в Арктику.
А эксперимент продолжался. И дело в том, что ещё в результате вот этих работ у нас намечалась поездка и совместная работа в группе Кусто. Тема называлась «Южный Крест», вот. И для этого был оборудован – оборудовано судно, которое было приписано к Ленинградскому гидрометеорологическому институту, «Нерей». Такой океанский буксир-спасатель. Он был оборудован водолазным комплексом, то есть, во всяком случае, барокамера стояла, был врач-физиолог, который мог обслуживать её, вот.
До этого, значит, профессор Всеволод Всеволодович Тимонов встречался с Кусто, и они проговорили как раз тему совместной возможной экспедиции. И к нам в лабораторию приехала, приехала группа: технический директор Жака-Ива Кусто, оператор и инженер. Они, значит, вот, посмотрели, мы показали им все свои работы, приборы, которыми мы работаем, что мы умеем делать. До этого много экспериментов проводилось и под водой. К сожалению, этот эксперимент совместный не состоялся – там по каким-то причинам, нам неизвестным, судно не выпустили в рейс, вот. Но мы, во всяком случае, выехали в Арктику и тоже получили не меньшее удовольствие, поработав подо льдами. И тоже всё было на базе кафедры океанологии.
Океанологам интересно побывать как раз именно непосредственно в среде, под водой, понаблюдать за жизнью, за обитателями. Потом это был Акустический институт – они слушали океан, дельфинов и рыб, и живность, и прочее.
А потом отрабатывались дыхательные смеси, дыхательные смеси отрабатывались. Это институт специальный работал, разрабатывал эти смеси. Потому что, значит, мы в акваланге, мы могли бы работать, скажем, на глубине там до 20 метров, до 40. Это спустился и поднялся, всё, там несколько минут. Здесь мы оставались вместе неделю, и даже две недели, жили на глубинах, которые были – ну, более, так сказать, – с аквалангом, если бы мы прожили там какое-то время, то нужно было очень большое время для декомпрессии, чтобы выйти на поверхность. А вот здесь эти, значит, смеси позволяли там дышать нормально. Ну, тоже проходили декомпрессию, всё-таки да и постепенно поднимались на верх. То есть не сразу выходили, а через какой-то определённый период времени. Но это уже врачи контролировали состояние акванавтов, вот, и датировали этот выход.
Есть ли тяга к Арктике? Тяга, может быть, есть, но уже, так сказать, уверенность в том, что меня туда не возьмут, стопроцентная, потому что это возраст. Вот недавно тут обсуждался у нас новый проект платформы, которая может заменить дрейфующие льды. Я задал такой вопрос: «А предусмотрен ли, например, на этой платформе выход под воду, под лёд для наблюдений за нижней поверхности льда?» То есть там есть ещё что посмотреть и изучать в зависимости от каких-то там задач! Но, оказывается, оказалось, что не предусмотрено. И якобы там это потому, что под шапкой льда, который там образуется, потому что он всё- таки не движется эта платформа, она тоже дрейфует и сама обрастает льдом. И это как бы является препятствием. То есть, такого выхода не предусмотрено.
А сейчас я занимаюсь вот опять же реставрацией. Иногда приносят карты опять же пользователи, которые нам приходится восстанавливать. И реставрирую, и привожу в порядок отчёты, которые хранятся у нас в фонде, очень много. Сейчас уже порядка 300 я обработал. И фотографии – когда-то, в своё время, их клеили неизвестно чем, там каким клеем (декстрин, резиновый клей). Он пересыхает, и фотографии просто теряются. Вот я достаю эти отчёты, просматриваю их и буквально там проклеиваю, а эти фотографии на место. Вот такая работа рутинная, но она тоже нужна, потому что сплошь и рядом на листах из отчётов каких-то кадров нет, либо кто-то их взял себе на память, либо просто потеряли.
Действительно, если говорить о том, что молодёжь, которая сейчас может заниматься этим вопросом – многие вопросы снимаются. Просто, допустим, у нас сейчас цифровые камеры позволяют снимать без перерыва даже хоть час. Включил и час снимай. Мы же снимали, скажем, камера «Конвес» автомат, да, 60 метров. 60 метров плёнки прокручивается две минуты. Но это не значит, что я спустился, нажал кнопку, 2 минуты там что-то снял и всё. То есть, мы снимаем какие-то участки отдельные, да, проплывы все. Но, тем не менее, кончилась плёнка, надо подниматься наверх, перезаряжать камеру, посушить там всё это, поставить новую кассету, опять погрузиться. Вот такая история с этим. Потом у нас, например, не было на СП-18 1-й сезон мы работали без телефона.
Но в следующий сезон мы, значит, додумали, сами сделали подводный телефон. У нас – мы ходили – вот у нас страховочный конец 6 миллиметров, вот такой тонкий капроновый фал, но внутри он, значит, нити, нити, нити. Мы, значит, это отобрали 100 метров этого фала, работники у нас, так сказать, помощники всегда находились, потому что интересно было, как это всё происходит. И ребята иногда подходили, нам помогали. Здесь мы попросили, потому что народу было много на станции. И мы эти 100 метров так распределили людей поэтому и начали продёргивать этот трос – вот серединку выдёргивать. А на другом конце запустили вот этот телефонный кабель стальной, телефонный кабель. И постепенно, значит, он и так, и, таким образом, мы значит протащили вот этот телефонный кабель 100 метров. У нас появился, значит, страховочный конец с телефонным кабелем, вот. Телефон это уже мы потом дело десятое, делали сами, вклеили наушники, и это было гораздо проще. Либо записываем на пластинку карандашом всё, либо я просто подходил к очередному метру для измерения говорил там 32, 38 и так далее. Это всё проходило гораздо быстрее.
Пожелать я им могу, конечно, только успеха. И, не знаю, я им, конечно, тем, кто соберётся в Арктику и будет там нырять, просто завидую, потому что Арктика – она, так сказать, затягивает. Вот на одной станции однажды прилетел к нам Владимир Стругацкий. Он работал корреспондентом в молодёжной газете «Смена». Ну, что-то там написал про пребывание на дрейфующей станции, и он, что называется, заболел Арктикой. И мы вот в эти годы, значит, встречались с ним периодически, и, значит, он какие-то писал репортажи. Он не однажды летал тоже в Арктику, и я давал ему свои фотографии. И несколько книг его, значит, иллюстрированы моими снимками. А сейчас он и вовсе вице-президент Ассоциации полярников Санкт-Петербурга, вот. Вот что такое Арктика, и как она, так сказать, манит людей не чуждых романтики.
Работаю в отделе технической информации Института Арктики и Антарктики. Я занимался в этом отделе реставрацией карт довольно долгое время, несколько лет буквально. Карт ледовой обстановки, которые хранятся у нас в специальном отделе, вот. И многие из них приходится реставрировать, потому что за много лет пользования картами они где-то имели там порывы, помятости и в зависимости от того, кто и как пользовался ими, они приходили иногда в такой ненадлежащий вид.
Вот, а в Арктику, значит... Вообще говоря, вот, в своей жизни я придаю очень большое значение случаю. Я даже называю его "Его величество Случай", который иногда приводит, вот, к таким крутым изменениям. Вы знаете, вот, как говорят, что, вот, у географов есть такое понятие «речка меандрирует», да – то есть, она меняет направление особенно когда на панораму смотришь. И такое интересное извилистое, значит, течение. Так вот, этими поворотными точками, меандрами, в жизни иногда случаются, вот, появляются вот такие случаи, которые меняют жизнь в ту или другую сторону. Это зависит от того, встречаешься ли ты с кем-то из людей или попадаешь ли в какие-то обстоятельства.
Лично я придают им очень большое значение. И вот так получилось, что однажды я встретил человека, который предложил мне, значит, посмотреть – пригласил к себе в лабораторию подводных исследований. Это лаборатория подводных исследований Гидрометеорологического института при кафедре океанологии. Ну и рассказал, что они там ездят в экспедиции, ныряют под воду, работают в Чёрном, Каспийском море. Ну, меня, так сказать, поманила эта романтика. Я согласился, приехал в лабораторию, посмотрел, познакомился с людьми. И народ, и обстановка мне очень понравились.
В то время я работал слесарем-инструментальщиком на одном из заводов (есть у нас в Ленинграде (тогда) объединение «Мезон» – «Позитрон» – «Электрон» – радиоэлектронная промышленность). И уже, так сказать, у меня был 4-й разряд, я прилично зарабатывал. Однако я, так сказать, не посмотрел на это. Там заработок, конечно, в лаборатории подводных исследований был совсем другой. Но я не посмотрел на это и решил к ним поступить. Дело в том, что в лаборатории подводных исследований студентам-океанологам предлагалось и даже по программе как бы потом было записано, что они могли проходить практику водолазную. Водолазную практику.
И обучение, значит, проводилось ещё подводной фото- и киносъёмке. Вот, для океанологов это, конечно, было бы большое подспорье в их дальнейшей работе. Надо отметить, что, наверно, и вот на сегодняшний момент в этой лаборатории прошли обучение таких вот лёгко-водолазов более тысячи человек.
Руководил лабораторией тогда Майер Анатолий Викторович, опытный подводник. И вот это всё, учёба вот это вся проходила на базе Училища подводного плавания имени Ленинского комсомола. Там был очень, ну, солидный такой,там готовили водолазов, моряков. И весь этот комплекс обучения мы проходили в этом комплексе. Ну как, приходилось... и потом пошли наши путешествия, значит, по морям. То есть, мы выезжали в сезон весной. Выезжали в сезон на Каспийское море. Половину сезона работали на Каспийском море, на нефтяных камнях кстати, вот. И на половину сезона потом переезжали на Чёрное море. И там проводили, значит, какие-то работы. Студенты проходили практику, погружались под воду, делали там кино- и фотосъёмку, наблюдали за поведением приборов, которые должны были работать под водой на разных глубинах. Гидрохимики проходили практику. То есть, практика вот таких вот водолазных работ у нас к тому времени была достаточно большая. То есть, мы прошли к тому времени четыре – четыре сезона таких экспедиций.
И вот, в 1969-м году мы уже собирались было поехать в очередную экспедицию. И перед самым отъездом собрал нас Анатолий Викторович Майер и сказал: «Товарищи, ещё есть заявочка из Арктического института. Кто хочет поехать, значит, в Арктику попробовать поработать на дрейфующих льдинах?» Ну, народ так, все как приутихли, глаза опустили, потому что настроились на юг, на Чёрное море. И поднялось только две руки. Это я поднял руку и Владимир Грищенко. Двое. Майер посмотрел и говорит: «Этого достаточно, этого достаточно».
Итак, мы вот, значит, прикомандированы были в Арктический институт в экспедицию на дрейфующую на станцию «Северный полюс-18».
- А вам не хотелось тоже на Чёрное море?
- Ну, хотелось, но всё-таки, я говорю, что я, отказавшись от какой-то там работы на заводе, соблазнился романтикой путешествий по морям и тем более здесь подводные, значит, дела. И потом я в глубине души всегда хотел снимать.
Я, кстати, занимался фотографией. Мы с этим человеком, который меня привёл в лабораторию подводных исследований, встретились на фотовыставке. Он, значит, оценил мои работы и пригласил меня, вот. Ещё поэтому нужен хороший фотограф и хорошо бы кинооператор. А я в глубине души тоже мечтал стать и кинооператором. И как раз вот этими вопросами мне пришлось заниматься плотно.
Значит, вот, на дрейфующую станцию, когда мы прибыли, начали ... разобрали всё оборудование, начали проверять. Я, конечно, взялся за своё там фото- и кинооборудование, достал фотоаппарат. И, кстати рассказать, мы пользовались только своим отечественным оборудованием, да. И кино-, и фото-, и водолазным оборудованием – аквалангами и компрессорами – всё это было своё, отечественное. Гидрокостюмы ГК-2 (там да, вот эти), часы водолазные, компас на руку (там одевался). Всё это... Фотоаппараты у нас были «Ленинград» производства ЛОМО.
Кстати, у нас хорошее знакомство было с ленинградским изобретателем и конструктором Александром Самойловичем Масарским. Это его аппаратами и его боксами мы пользовались. И пользовалась вся страна – должен об этом сказать. Это бокс его КП-2 для малоформатных аппаратов типа «Зенит», «Ленинград», «Киев», вот. И кинобоксы. Кстати кинобокс для профессиональной камеры «Конус автомат», которым мы снимали, он подарил нам буквально перед нашим отъездом. Этим боксом, в этом боксе он снимал фильм «Человек-амфибия». Бокс «Дельфин» такой очень классный, очень нам пригодился. Причём к фотоаппарату "Ленинград" вот этому он сделал нам ещё заводную головку, которая позволяла протягивать всю пленку, даже 36, до 40 кадров, потому что я плёнку наматывал сам из рулона, а иногда снимала и 40, и 42 кадра. Ну и в то же время это избавляло нас от лишней, значит, – от лишнего рычага на боксе, это упрощало работу.
Когда мы уехали... Да, я, кстати, должен сказать, что с этими аппаратами я начал проверять. Достал один аппарат, значит, щёлк – именно "хлоп" слышу – хлопок такой. Оторвалась шторка, оторвалась только. Ладно, я его отложил, взял второй аппарат, нажимаю кнопку – "хлоп" – тоже шторка оторвалась. Что делать? Больше для съёмки под водой фотоаппаратов нет. Я неделю днём и ночью сидел, разобрал их полностью, разложил всё там "по косточкам", потом собрал, отъюстировал. Это заняло целую неделю. Ну, днём мы работали, всё в основном по ночам пришлось. И я сам изобрёл там какие-то мелкие отвёрточки, всё собрал, всё наладил, всё так или иначе отработал.
А, значит, для работы на станции нам нужно было выбрать полигон. Полигон – мы рассчитывали, что он будет 10 на 10 километров. И станции, значит, нашим подспорьем был вертолёт и самолёт Ан-2. На самолёте Ан-2 мы делали авиаразведку, выбрали вот этот самый полигон 10 на 10 километров. Провели аэрофотосъёмку подробную. Вот и на этом потом я напечатал планшет и на этом планшете выбрали места, где мы потом, значит, размещали и оборудовали полигоны для наблюдений. Полигоны для наблюдений над верхней поверхностью льда и также подо льдом.
Ну, расскажу так, как, как на пальцах, так сказать, как мы это делали. Скажем, льдина представляла собою где-то сплочённость многолетних льдов (двухлетних и многолетних) льдов толщиной где-то до пяти метров. По площади она была три на три с половиной километра, вот. Такая станция. Но этот полигон мы выбрали, конечно, не на станции, потому что она была достаточно густо заселена в летний период – на ней было 55 человек. Мы в сторонке наш ледовый полигон выбрали и там потом работали. Вообще говоря, погружались в разные лунки. И в лунку, пробуренную тракторным буром – мы иногда заказывали диаметром 600 миллиметров. И где-то разводьях, и в майнах, и в трещинах. Кстати, вскоре прошла трещина небольшая (там от полуметра до метра), и мы сразу же в неё погрузились и начали там работу. Но всё было необычно по сравнению с Чёрным и Каспийским морем.
Необычно, во-первых, ну это, так сказать, неинтересно, но вода во всяком случае имела температуры отрицательные: минус 1,7, минус 1,8 – за счёт солёности (а солёность морской воды там где-то 30 промилле, и поэтому она имеет отрицательную температуру). Но если надо было делать лунку где-то на полигоне, на ненарушенном льду, мы делали взрывы. Таким взрывом потом очищали её и, значит, от места погружения обычно уходили где-то метров на 40, на 50. Но были полигоны и профили наблюдения до 100 метров. То тогда мы, значит, где-то вот в одном месте входили и в конце уже выходили – делали ещё одну лунку.
А здесь вот мы, например, да как раз это на открытом месте, вот, на разводье мы брали с собой палаточку такую вот. Сами её скроили, помещались в ней четверо и там была плитка, плитка. Брали с собой питание, повар сварил, значит, борщ и суп гороховый сварил (в таких вот вертикальных вёдрах), потом мы заморозили их высадили в снег и хранили в снегу. И когда собирались вот на поездку на свои полигоны, так что сегодня отпилим борщ или суп пилой отпиливали. Отпиливали плашку, брали с собой такой суп.
Необычно всё, всё было необычно. Как ответить? Так вот мы не ожидали, например, встретить подо льдом такое нагромождение льдов. Ведь он, говорят, что, поговорка такая есть у полярников «Ветер дует, лёд дрейфует2. Но когда мы увидели вот эти вот нагромождения подо льдом, да такие! Они просто паруса какие-то представляют собой, то я считаю, что, наверно, нельзя снимать со счетов вот эту парусность, так сказать. Потому что это настолько многообразно – и эти формы, и размеры, и глубиной они иногда до 20 метров они опускались вниз. И не исключено, что какое-то, значит, какое-то они имели влияние и на дрейф льда, тем более ледяного острова, например.
В море чувства страха у нас нет, потому что нас отучили от него ещё во время учёбы. Вот, например, я рассказывал вам о том, что мы иногда погружались в лунку, пробуренную тракторным буром в 600 миллиметров. Вот представьте себе, вот такая труба во льду – 5 метровая, и в неё надо погружаться. И когда ты опускаешься и буквально вот только-только проходишь, и вот даже так иногда с трудом.
А вот там в учебном отряде, да, вот в училище, мы нас, значит, выходили из торпедного аппарата – одно из упражнений было – выход из торпедного аппарата. Поэтому погружались, в торпедный аппарат нас закрывали, там запускали воду, поднимали давление соответствующее глубине (там глубина была 12 метров), потому что включались на дыхательный – на дыхание из акваланга, вот, и открывалась, значит, передняя крышка. Мы там выныривали, значит, из торпедного аппарата. Он был как раз диаметром 600 миллиметров. Поэтому, уже пройдя вот такой опыт, нам не страшно было и эту лунку опускаться.
Ну даже вот при спуске вот в эту лунку... Дело в том, что мы, значит, на этом полигоне обычно измерения проводили где-то, ну, раз в 10 дней. Потому что нам надо было отслеживать изменение вот этого рельефа и наверху и подо льдом в определённые промежутки времени. И наблюдать надо было изменение вот этого подводного рельефа, структуры его в процессе во временном какому-то процессе, да, во временные периоды. Это вот весна, это лето, осенью и зимой. В основном сейчас мы работали, в основном работали в дневные – в дневной период в Арктике. Потому что нам нужен был свет для съёмки. Фотографировали и снимали на кинокамеру очень много.
Да, так вот, значит, в эту лунку приходим, значит, на погружение, а около лунки села медведица с двумя медвежатами – два чёрных носа из-за спины торчат. Что делать? Место наше рабочее занято. Пытались её прогнать. Мы всегда с собой брали карабин. Выстрелили из карабина – ноль внимания. Потом из ракетницы стрельнули. Эта ракетница упала перед ней, её носом она понюхала, и опять сидит спокойно. Пришлось вернуться просто. И она сидела там три дня.
Ну, за это время где-то всё-таки в глубине лёд намерзает потихонечку. И в этой шахте образовалась такая талия, как бы сказать. Я немножечко, так сказать, поскромнее по фигуре выгляжу по сравнению со своими друзьями – С Володей Грищенко и с Кадачиговым, вот. Я пошёл первым. Пошёл и застрял. Застрял и чувствую, что как-то, как-то трудновато. И руки опущены по швам. Значит, начал крутиться там, дунул аквалангом немножечко – разработаю там это всё, удалось. Удалось, опустился вниз, думаю: «А как же Володя? Он, так сказать, помассивнее, как он пройдёт?»
Он тоже застрял там, я поднялся, значит, за ласт его там продёрнул – прошли вдвоём. У меня ещё была, значит, с собой лампа-вспышка, а у него был прибор для измерения, значит, вот, толщин.
Как мы делали, вот, эти изменения? Должен сказать, значит, вот, скажем, лёд 2-3 метровый – мы, значит, через 10 метров пробурили и опустили строгой длины определённые рейки деревянные. Рейки они выходили вниз там где-то и на небольшом расстоянии от верхней поверхности льда, нижней поверхности льда мы протянули трос. Протянули трос стальной – где-то он 1,2 миллиметра. Обтянули его грузами. Он натянут был, как струна. И проводили измерения через каждый метр. Через каждый метр он был у нас размечен, размечен. На каждом метре делали измерения элементарной линейкой просто. Приставляем линеечку, имеем сегодня, значит, такой-то размер на тросике ото льда. Через 10 дней там он менялся.
Причём у нас не было с собой (на СП-18, когда мы работали, у нас не было с собой телефона подводного), и мы брали с собой запястье – привязывали на него верёвочкой такую пластину алюминиевую и карандаш, который на запястье, чтобы не потерять (даже два карандаша, мало ли, один сломается). И все эти записи делали на алюминиевой пластиночке карандашом 100 метров. Через каждый метр. Володя, скажем, мерил, а я его снимал, чтоб показать, как это всё происходит и как выглядит лёд. Он не идеально гладкий, конечно, там структура его. Поверхность не идеально гладкая. Вот это один полигон.
Потом мы делали площадные съёмки. Где когда мы от центра где радиусами до 40 – 50 метров проводили вот эти, да, профили и потом их переносили на определённый там угол какой-то. И пока вот весь круг не прошли. Такая очень многотрудная, многодневная эта работа постоянная. Сегодня здесь на полигоне, завтра там. Вдруг открылось разводье, и мы пошли, значит, на разводье снимать. На разводье тоже очень интересно, полигон у нас на разводье.
Важно было что в этом? Промерить и показать, вот, соотношение надводной и подводной части льда. И самый большой у нас, вот, такой профиль получился 850 метров. Как мы это сделали? Значит, один аквалангист, значит, под водой, лодка... На лодке плыли где-то метрах в десяти от этой от края льдины, вот. Под водой человек снимал, значит, участок вешками. Мы отмеряли где-то метров там 10-15, вот так.
Вот, вот здесь вот это как раз вот то, о чём я говорил, да. Вот на этом профиле производились вот с прибором вот такие измерения, потом вот на этих профилях, о которых, о которых я говорил, да, радиусную мы вот такую площадную съёмку делали. Был, например, участок где, ну просто двухлетний лёд, и он очень ровный. И мы там не стали забуривать рейки, а просто забивали гвозди – 200 миллиметров гвозди, но тоже вот как с собой гвозди брать – вот такая куча. Нужно было на чём-то. Придумали, взяли банку обыкновенную металлическую какую-то из под консервов, не знаю, из-под чего, у механиков. Привязали верёвочки и подвесили – вот здесь у меня есть фотография такая: вот пенопласта кусок, и он у нас всё время у нас был, значит, в подвешенном состоянии перед нами. Берём гвоздь и молоток (тоже привязан на запястье, чтобы не потерять), забиваем этот гвоздь, натягиваем тросик. Следующий гвоздь, и так далее. Вот такая работа многотрудная мелочная, но нужна была.
- А вы знаете самое большое время, которое вы провели под водой?
- Ну на каждом, при каждом измерении каком-то рабочем мы уходили под лёд и работали где-то в зависимости от глубины... Если непосредственно подо льдом, то до часа, до часа. При экономном там, если работа была какая-то нетрудная, а просто такая вот – наблюдение там и померить реечкой там что-то и всё. А так минут сорок, полчаса, если где-то на больших глубинах (там до 20-30 метров).
Гидрокостюмы, значит... Лёгкие, легкоодолазные такие, прорезиненные лёгкие, но мы под костюм и надевали водолазное шерстяное бельё, рукавицы шерстяные. Причём тоже вот действительно, рукавица она как бы трёхпалая – вот для большого пальца, для указательного, а эти три вместе. И тоже карандашиками там или какими-то мелкими приборами очень трудно работать. Ну, вот, приходилось, куда денешься.
По программе ещё мы должны были испытывать гидрокостюмы с электрообогревом. Несколько костюмов с электрообогревом, разные модификации, и дыхательные аппараты – легочные дыхательные аппараты для аквалангов. Надевали их на свои акваланги, погружались. Это украинское какое-то было (не знаю, какое) предприятие, которое сделало их. Но они оказались совершенно негодными, потому что где-то через десять минут, через десять буквально этот легочный автомат обмерзал, покрывался льдом, и всё это не работало. И человек буквально на последнем вдохе. Мы его вытаскивали из воды на грани фола, что называется.
Ну, я как раз принимал участие в испытании этих костюмов. Значит, меня опускали где-то метров там на 15, на 20 на верёвочной петле и я там висел, вот. И включали этот обогрев. И я просто висел – полчаса, час... Меня периодически спрашивали: "Ты там, ну как что?" "Да всё нормально, вроде пока не замёрз". Сидел в абсолютной темноте, потому что ничего не видно. Это уже осенью мы проводили, а так основные работы были закончены. Подо льдом ничего не видно, но, однако, вот, какой-то, не знаю, какой-то светлячок, говорю, приближается ко мне, или какая-то медузка вот такая (и у неё по периметру такой голубенький огонёк светится и она так по течению перемещается). Ну, вот такое удовольствие было, развлечение у меня там. Потом прижгло чего-то ногу. Я говорю, ну либо – либо прохудился гидрокостюм, и вода подтекает. Потому что вот такая вот минусовая вода, когда она, она как-то так обжигает, такое чувствуешь, как ожог. Но оказалось, это действительно был ожог. Но потом меня немножко подлечили, ну не страшно, вот. То есть испытания все эти прошли успешно. Довольно удачные эти костюмы получились.
А о чём думаешь? Да, думал, наверно, уже о том, что скоро кончается сезон, скоро поедем домой, вот. И, кстати, в этот раз, как раз я должен был уезжать домой, потому что накопилось очень много кино- и фотосъёмки, вот, и меня, значит, отправляли. Отправляли прорабатывать всё это, готовить отчёт, материал к отчёту. Вот такие вот фотографии, которые в отчёте были представлены. И проявлять кино- и фотоплёнки, и аэрофотоплёнки. Мы периодически делали ведь аэрофотосъёмку полигонов. А для чего это надо было? Значит, вот, аэрофотосъёмка плюс поверхностные вот эти съёмки наши (то есть нивелировка) и подводный вот этот рельеф – да всё это нужно было для того для более полного, для возможности более полного дешифрирования и конкретного дешифрирования ледовой обстановки при наблюдении вот какими аэрокосмическими методами. Вот сейчас, например, принимается спутниковая информация, вот эти наши все-все измерения позволили вот, так сказать, более полно и качественно оценивать ледовой обстановку. Даже на аэрофотоснимках. А до этого ещё вот, значит, съёмки проводились аэро – с самолётов, оборудованных вот специальным оборудованием.
Слухами земля полнится, как говорится, да... И вот на дрейфующую станцию «Северный полюс-23» весной приехали к нам оператор и помощник оператора. Оператор Крючкин. Крючкин Вадим. И Могилевский, его помощник. И жили с нами полгода, снимали нашу работу, вот. И для этого, правда, для них это была первая зимовка, как оказалось. И, значит, подводной такой подготовки у них никакой не было. Нам пришлось их немножечко там потаскать. Во всяком случае, оператора. Помощник так один раз сходил, посмотрел, как всё это выглядит, удовлетворил своё любопытство и всё. А с Крючкиным мы, конечно, поработали, потому что ему приходилось всё-таки плавать, снимать.
Ну и я снимал тоже очень много, потому что освоил достаточно уже и «Конвес», аппарат профессиональный, и он снимал «Конвесом». У «Конвеса» конструкция Васильева вообще (называется, да аппарат). Мы оборудовали для них там полигон специальный, занесли под воду свет – 2 киловатта (где-то у меня была фотография – оборудование этого полигона со светом, но это один из кадров). Вот такой пришлось оборудовать полигон. И тоже принимать участие в этих съёмках и самим снимать какие- то моменты. В итоге получился фильм, который получил довольно высокую оценку. Где-то даже, по моему, в Монако получил специальную премию за необычность сюжета. Потому что 90 процентов снято под водой и снято на цвет, на «кодак» хорошего качества.
Вот такой фильм. Фильм о том, как вот впервые (вообще до нас никто этого не делал) впервые проведены в таком масштабе наблюдения, подлёдные исследования нижней поверхностью льда на дрейфующих льдах в Северном Ледовитом океане.
Да, это вот до того, как мы попали в Арктику, в лаборатории подводных исследований мы четыре сезона провели на Чёрном море, работая на базе Акустического института (это на территории маяка). И там был удобно, и вот такой слип. И, значит, мы проводили там и построили – сами строили – подводные дома «Садко». Первый дом был «Садко-1», потом был «Садко-2» и «Садко-3».
В «Садко-1» жили два человека – члены экспедиции. Мы «кинули» морского, потом мы конвертики такие сделали, кто с кем хотел бы жить под водой вместе, разобрались на такие пары и вот в подводном доме жили неделю на «Садко-1». На «Садко-2» жили даже две недели – вот это второй сезон был. Третий сезон был «Садко-3». Но «Садко-3» мы уже с Володей Грищенко не застали, мы уехали в Арктику.
А эксперимент продолжался. И дело в том, что ещё в результате вот этих работ у нас намечалась поездка и совместная работа в группе Кусто. Тема называлась «Южный Крест», вот. И для этого был оборудован – оборудовано судно, которое было приписано к Ленинградскому гидрометеорологическому институту, «Нерей». Такой океанский буксир-спасатель. Он был оборудован водолазным комплексом, то есть, во всяком случае, барокамера стояла, был врач-физиолог, который мог обслуживать её, вот.
До этого, значит, профессор Всеволод Всеволодович Тимонов встречался с Кусто, и они проговорили как раз тему совместной возможной экспедиции. И к нам в лабораторию приехала, приехала группа: технический директор Жака-Ива Кусто, оператор и инженер. Они, значит, вот, посмотрели, мы показали им все свои работы, приборы, которыми мы работаем, что мы умеем делать. До этого много экспериментов проводилось и под водой. К сожалению, этот эксперимент совместный не состоялся – там по каким-то причинам, нам неизвестным, судно не выпустили в рейс, вот. Но мы, во всяком случае, выехали в Арктику и тоже получили не меньшее удовольствие, поработав подо льдами. И тоже всё было на базе кафедры океанологии.
Океанологам интересно побывать как раз именно непосредственно в среде, под водой, понаблюдать за жизнью, за обитателями. Потом это был Акустический институт – они слушали океан, дельфинов и рыб, и живность, и прочее.
А потом отрабатывались дыхательные смеси, дыхательные смеси отрабатывались. Это институт специальный работал, разрабатывал эти смеси. Потому что, значит, мы в акваланге, мы могли бы работать, скажем, на глубине там до 20 метров, до 40. Это спустился и поднялся, всё, там несколько минут. Здесь мы оставались вместе неделю, и даже две недели, жили на глубинах, которые были – ну, более, так сказать, – с аквалангом, если бы мы прожили там какое-то время, то нужно было очень большое время для декомпрессии, чтобы выйти на поверхность. А вот здесь эти, значит, смеси позволяли там дышать нормально. Ну, тоже проходили декомпрессию, всё-таки да и постепенно поднимались на верх. То есть не сразу выходили, а через какой-то определённый период времени. Но это уже врачи контролировали состояние акванавтов, вот, и датировали этот выход.
Есть ли тяга к Арктике? Тяга, может быть, есть, но уже, так сказать, уверенность в том, что меня туда не возьмут, стопроцентная, потому что это возраст. Вот недавно тут обсуждался у нас новый проект платформы, которая может заменить дрейфующие льды. Я задал такой вопрос: «А предусмотрен ли, например, на этой платформе выход под воду, под лёд для наблюдений за нижней поверхности льда?» То есть там есть ещё что посмотреть и изучать в зависимости от каких-то там задач! Но, оказывается, оказалось, что не предусмотрено. И якобы там это потому, что под шапкой льда, который там образуется, потому что он всё- таки не движется эта платформа, она тоже дрейфует и сама обрастает льдом. И это как бы является препятствием. То есть, такого выхода не предусмотрено.
А сейчас я занимаюсь вот опять же реставрацией. Иногда приносят карты опять же пользователи, которые нам приходится восстанавливать. И реставрирую, и привожу в порядок отчёты, которые хранятся у нас в фонде, очень много. Сейчас уже порядка 300 я обработал. И фотографии – когда-то, в своё время, их клеили неизвестно чем, там каким клеем (декстрин, резиновый клей). Он пересыхает, и фотографии просто теряются. Вот я достаю эти отчёты, просматриваю их и буквально там проклеиваю, а эти фотографии на место. Вот такая работа рутинная, но она тоже нужна, потому что сплошь и рядом на листах из отчётов каких-то кадров нет, либо кто-то их взял себе на память, либо просто потеряли.
Действительно, если говорить о том, что молодёжь, которая сейчас может заниматься этим вопросом – многие вопросы снимаются. Просто, допустим, у нас сейчас цифровые камеры позволяют снимать без перерыва даже хоть час. Включил и час снимай. Мы же снимали, скажем, камера «Конвес» автомат, да, 60 метров. 60 метров плёнки прокручивается две минуты. Но это не значит, что я спустился, нажал кнопку, 2 минуты там что-то снял и всё. То есть, мы снимаем какие-то участки отдельные, да, проплывы все. Но, тем не менее, кончилась плёнка, надо подниматься наверх, перезаряжать камеру, посушить там всё это, поставить новую кассету, опять погрузиться. Вот такая история с этим. Потом у нас, например, не было на СП-18 1-й сезон мы работали без телефона.
Но в следующий сезон мы, значит, додумали, сами сделали подводный телефон. У нас – мы ходили – вот у нас страховочный конец 6 миллиметров, вот такой тонкий капроновый фал, но внутри он, значит, нити, нити, нити. Мы, значит, это отобрали 100 метров этого фала, работники у нас, так сказать, помощники всегда находились, потому что интересно было, как это всё происходит. И ребята иногда подходили, нам помогали. Здесь мы попросили, потому что народу было много на станции. И мы эти 100 метров так распределили людей поэтому и начали продёргивать этот трос – вот серединку выдёргивать. А на другом конце запустили вот этот телефонный кабель стальной, телефонный кабель. И постепенно, значит, он и так, и, таким образом, мы значит протащили вот этот телефонный кабель 100 метров. У нас появился, значит, страховочный конец с телефонным кабелем, вот. Телефон это уже мы потом дело десятое, делали сами, вклеили наушники, и это было гораздо проще. Либо записываем на пластинку карандашом всё, либо я просто подходил к очередному метру для измерения говорил там 32, 38 и так далее. Это всё проходило гораздо быстрее.
Пожелать я им могу, конечно, только успеха. И, не знаю, я им, конечно, тем, кто соберётся в Арктику и будет там нырять, просто завидую, потому что Арктика – она, так сказать, затягивает. Вот на одной станции однажды прилетел к нам Владимир Стругацкий. Он работал корреспондентом в молодёжной газете «Смена». Ну, что-то там написал про пребывание на дрейфующей станции, и он, что называется, заболел Арктикой. И мы вот в эти годы, значит, встречались с ним периодически, и, значит, он какие-то писал репортажи. Он не однажды летал тоже в Арктику, и я давал ему свои фотографии. И несколько книг его, значит, иллюстрированы моими снимками. А сейчас он и вовсе вице-президент Ассоциации полярников Санкт-Петербурга, вот. Вот что такое Арктика, и как она, так сказать, манит людей не чуждых романтики.