Соколов
Владимир Тимофеевич
начальник Высокоширотной арктической экспедиции
Альма-матер :
Ленинградское высшее инженерное морское училище им. адм. С.О.
страна :
ААНИИ
океанология, изучение гидрологического режима
Ленинград
Россия
15 февраля 1952
Должность :
место работы :
место рождения :
научная сфера :
Дата рождения :
Родился в Ленинграде 15 февраля 1952 г.
В 1974 г. окончил Ленинградское высшее инженерное морское
училище им. адмирала С.О. Макарова (ЛВИМУ) по специальности
«океанология», получив диплом инженера-океанолога.
После училища был направлен на работу в Отдел океанологии ААНИИ (1974). Был научным сотрудником Лаборатории гидрологического режима этого отдела, затем возглавил эту лабораторию (с 1992 г.).
Участник и руководитель работ более 40 арктических экспедиций.
Получил квалификацию борт-наблюдателя ледовой авиаразведки 1-го класса. Общий налёт за 1980–1991 гг. в составе экипажей ВВЭ «Север» и специальных ВВЭ составил около 4000 ч. Участвовал в ВВЭ «Север-32» (1980), «Север-33» (1981), «Север-34» (1982), ВВЭ «СП-31Ф» (1989). Был начальником научных (лётных) отрядов ВВЭ «Север» и отдельных ВВЭ: «Север-35» (1983), «Север-36» (1984), «Север-37» (1985), ВВЭ А-317 (1987; 1988 – весна, осень).
Был начальником станции «Северный полюс-30» (3-я смена, 24.04.1990–04.04.1991).
Один из ведущих специалистов в области исследования гидрологического режима Северного-Ледовитого океана, внёс большой вклад в изучение природной среды Арктического бассейна.
Руководил высокоширотной экспедицией «Северный полюс-2001» (2001), в рамках которой была создана кратковременная ледовая дрейфующая научная база у Северного полюса в рамках туристической программы «Арктика-2001». Это положило начало возобновлению программы работы СП, в которой В.Т. Соколов принял самое непосредственное участие. С 2003 г. он возглавил (и возглавляет в наши дни) вновь созданное подразделение в ААНИИ – Высокоширотную арктическую экспедицию – подразделение, которое после перерыва возобновило на новом уровне деятельность прежних подразделений института – Отдела научных экспедиций (сущ. до 1992 г.) и Высокоширотной экспедиции «Север» (1992–1995). Руководил подготовкой и организацией российских научно-исследовательских дрейфующих станций «Северный полюс» с 2003 г. (с СП-32 по СП-40). С 2004 г. неоднократно участвовал в морских высокоширотных экспедициях на атомных ледоколах «Россия» и «Ямал» или на НЭС «Академик Федоров», возглавлял их. В задачи экспедиций (они назывались «Арктика» с указанием года) входили научные исследования, организация СП. Принимал участие в разработке технологии и реализации спусков обитаемого аппарата «Мир» под лёд на Северном полюсе (2007).
В 2013 г. в ходе экспедиции «Арктика-2013» под руководством В.Т. Соколова были возобновлены научные наблюдения на «Ледовой базе «Мыс Баранова» на о. Большевик (архипелаг Северная Земля). В последующие годы Владимир Тимофеевич сделал очень многое для развития стационара и организации на нём круглогодичных научных исследований. Здесь ведутся масштабные исследования атмосферы, ледяного покрова, выполняются океанографические, микробиологические, медико-биологические, гидрологические, экологические и орнитологические исследования.
Под руководством В.Т. Соколова в период с 2007 г. впервые в системе Росгидромета была создана и развивается в наши дни новая технология использования беспилотных летательных аппаратов для мониторинга природных процессов в Арктике.
Опубликовал более 60 научных статей. Член авторского коллектива монографии «История мореплавания по трассе СМП в XX и начале XXI века» (в 3 тт.), фундаментального справочного пособия «История организации и проведения исследований с дрейфующих льдов» (2017), соавтор А.А. Дмитриева в книге «ААНИИ. История и судьбы» (2021, в 2 тт.).
Награждён орденами «За заслуги перед Отечеством II степени» (2003) и «Дружбы» (2010), знаками «Почетному полярнику» (1987), «Отличник аэрофлота» и «Почётный работник гидрометеослужбы России». 4 марта 2020 г. в день столетия ААНИИ В.Т. Соколову вручили Благодарность за многолетний труд от Правительства Санкт-Петербурга.
В 1974 г. окончил Ленинградское высшее инженерное морское
училище им. адмирала С.О. Макарова (ЛВИМУ) по специальности
«океанология», получив диплом инженера-океанолога.
После училища был направлен на работу в Отдел океанологии ААНИИ (1974). Был научным сотрудником Лаборатории гидрологического режима этого отдела, затем возглавил эту лабораторию (с 1992 г.).
Участник и руководитель работ более 40 арктических экспедиций.
Получил квалификацию борт-наблюдателя ледовой авиаразведки 1-го класса. Общий налёт за 1980–1991 гг. в составе экипажей ВВЭ «Север» и специальных ВВЭ составил около 4000 ч. Участвовал в ВВЭ «Север-32» (1980), «Север-33» (1981), «Север-34» (1982), ВВЭ «СП-31Ф» (1989). Был начальником научных (лётных) отрядов ВВЭ «Север» и отдельных ВВЭ: «Север-35» (1983), «Север-36» (1984), «Север-37» (1985), ВВЭ А-317 (1987; 1988 – весна, осень).
Был начальником станции «Северный полюс-30» (3-я смена, 24.04.1990–04.04.1991).
Один из ведущих специалистов в области исследования гидрологического режима Северного-Ледовитого океана, внёс большой вклад в изучение природной среды Арктического бассейна.
Руководил высокоширотной экспедицией «Северный полюс-2001» (2001), в рамках которой была создана кратковременная ледовая дрейфующая научная база у Северного полюса в рамках туристической программы «Арктика-2001». Это положило начало возобновлению программы работы СП, в которой В.Т. Соколов принял самое непосредственное участие. С 2003 г. он возглавил (и возглавляет в наши дни) вновь созданное подразделение в ААНИИ – Высокоширотную арктическую экспедицию – подразделение, которое после перерыва возобновило на новом уровне деятельность прежних подразделений института – Отдела научных экспедиций (сущ. до 1992 г.) и Высокоширотной экспедиции «Север» (1992–1995). Руководил подготовкой и организацией российских научно-исследовательских дрейфующих станций «Северный полюс» с 2003 г. (с СП-32 по СП-40). С 2004 г. неоднократно участвовал в морских высокоширотных экспедициях на атомных ледоколах «Россия» и «Ямал» или на НЭС «Академик Федоров», возглавлял их. В задачи экспедиций (они назывались «Арктика» с указанием года) входили научные исследования, организация СП. Принимал участие в разработке технологии и реализации спусков обитаемого аппарата «Мир» под лёд на Северном полюсе (2007).
В 2013 г. в ходе экспедиции «Арктика-2013» под руководством В.Т. Соколова были возобновлены научные наблюдения на «Ледовой базе «Мыс Баранова» на о. Большевик (архипелаг Северная Земля). В последующие годы Владимир Тимофеевич сделал очень многое для развития стационара и организации на нём круглогодичных научных исследований. Здесь ведутся масштабные исследования атмосферы, ледяного покрова, выполняются океанографические, микробиологические, медико-биологические, гидрологические, экологические и орнитологические исследования.
Под руководством В.Т. Соколова в период с 2007 г. впервые в системе Росгидромета была создана и развивается в наши дни новая технология использования беспилотных летательных аппаратов для мониторинга природных процессов в Арктике.
Опубликовал более 60 научных статей. Член авторского коллектива монографии «История мореплавания по трассе СМП в XX и начале XXI века» (в 3 тт.), фундаментального справочного пособия «История организации и проведения исследований с дрейфующих льдов» (2017), соавтор А.А. Дмитриева в книге «ААНИИ. История и судьбы» (2021, в 2 тт.).
Награждён орденами «За заслуги перед Отечеством II степени» (2003) и «Дружбы» (2010), знаками «Почетному полярнику» (1987), «Отличник аэрофлота» и «Почётный работник гидрометеослужбы России». 4 марта 2020 г. в день столетия ААНИИ В.Т. Соколову вручили Благодарность за многолетний труд от Правительства Санкт-Петербурга.
все видеоинтервью проекта
Расшифровка интервью Соколов В.Т. (часть 1)
Я – Соколов Владимир Тимофеевич. В настоящее время – начальник Высокоширотной арктической экспедиции Арктического и антарктического научно-исследовательского института. В Арктический институт я пришел в 1974 году после окончания Ленинградского высшего инженерного морского училища имени адмирала Макарова, где закончил кафедру – получил специальность инженера-океанолога на кафедре океанографии Арктического факультета.
И вот с тех пор я работаю в этой профессии в Арктическом институте уже 47 лет.
Есть некая предыстория, так сказать. В действительности, героика и притяжение морской профессии, арктической профессии – особенно морской – она как бы витала в те времена, когда я учился в школе.
Было очень много интересных книг, посвященных исследованию Мирового океана, что активно делалось в тот период. И где-то в девятом классе – в конце девятого класса – я решил, что одним из моих возможных выборов будет специальность, связанная с исследованием океана. И я обошел трёх заведующих кафедрами океанологии, океанографии Санкт-Петербурга. Это было в Санкт-Петербургском – в то время в Ленинградском университете, в гидрометеорологическом институте и в то время там – то, что я закончил, это было в Ленинградском высшем инженерном морском училище имени адмирала Макарова. Профессор Максимов, с которым я беседовал, произвёл на меня, наверное, более сильное впечатление. Хотя все остальные заведующие кафедрами были великими учёными, людьми, имеющими колоссальный опыт исследовательской и организационной работы. Но вот меня потянуло сюда, и я поступил.
После окончания Ленинградского высшего инженерного морского училища или ЛВИМУ, как я его дальше буду называть в наших беседах, я отучился пять лет, о чем не жалею никогда. Получил хорошее образование, разностороннее.
Принял участие в двух очень больших и важных экспедициях (на практиках). Я принял участие в 72-м году в Тропическом эксперименте, который выполнялся – это национальный Тропический эксперимент, который выполняли суда (27 судов отечественных) и в Тихом океане, и в Атлантическом.
Я был на судне "Профессор Зубов" Арктического института. Это были, конечно, незабываемые впечатления для в то время 20-летнего молодого человека, который только входил в профессию. Но мне сразу же дали такую работу, которую выполняли одновременно со мной и инженеры, и старшие инженеры. И той базы, которая уже к этому времени была получена, хватало для того, чтобы работать с ними наравне и выполнять те задачи, которые перед нами тогда стояли.
А через год – уже после 4-го курса – тоже мне удалось принять участие в довольно интересной экспедиции. Она называлась "Перелив".
Это был эксперимент между Гренландией и Исландией тоже на судне Арктического института "Профессор Визе" в "Переливе" мы вели исследование циркуляции вод между Северным Ледовитым и Атлантическим океанами. Это тоже было очень впечатляюще и очень интересно.
А после окончания уже ВУЗа я распределился в Арктический институт, потому что с 3-го курса я писал курсовые и дипломную работы в институте. Ну и меня взяли сюда в Отдел океанологии в Лабораторию гидрологического режима Северного Ледовитого океана, которой руководил в то время Евгений Гурьевич Никифоров (впоследствии он был замдиректора по науке Арктического и антарктического научно-исследовательского института). Я, собственно, пришел в его лабораторию, в которой долгие годы работал, потом стал заведовать этой лабораторией. А потом перешел на ту должность, которая сейчас я занимаю.
Это многофункциональные исследования гидрологического режима Северного Ледовитого океана. То есть мы исследовали гидрофизические и географические особенности морей арктического бассейна Северного Ледовитого океана и изучали нюансы существования трансформации водных масс, каких-то физических процессов и особенностей этих процессов, готовили модели для усвоения этих данных, то есть занимались обычной, как считается, исследовательской работой. Ну дело в том, что жизнь Арктического института – вот того периода, когда я пришел туда, это был первоклассный институт. Он практически доминировал абсолютно в Арктике. И если в Арктике называли слово "институт", то все понимали, что за ним стоит только Арктический и антарктический научно-исследовательский институт и никакой другой. И у нас экспедиционная деятельность была очень обширная и активная. Задачи мониторинга природной среды и исследования этого региона стояли очень остро, поэтому только морских было так от 12 до 20 экспедиций в этот регион, не считая уже в Южный океан, в Атлантику (это были другие задачи, которые не мы решали). Мы активно работали в Арктике. Это были морские и воздушные экспедиции.
Ну я вам сказал о двух экспедициях, в которых я был. Они в действительности имели для меня очень сильное позитивное впечатление, потому что это было вхождение в профессию и это были масштабные исследования. В первом в тропическом эксперименте на борту "Профессора Зубова" было 200 ученых и специалистов. И там были очень серьёзные ученые такие, с фундаментальными подходами, с фундаментальными результатами. И поэтому каждый вечер, после того как мы там свои вахты отстояли, шло активное обсуждение результатов. Это был очень впечатляющий процесс, очень позитивный и познавательный. Это было интересно. Поэтому с первых экспедиций всё было интересно. У меня практически не было неинтересных экспедиций.
Все они были лично для меня очень важны и интересны, по сути дела важны для той работы, которые мы выполняли. Потом, значит, я принял еще в 75-м году участие в одном из экспериментов уже в Атлантическом океане, но тоже на "Профессоре Визе". В в 77-м году я пошел замначальником океанографической экспедиции на научно-исследовательском, научно-гидрографическом судне "Шторм", который выполнял задачи так называемого ледового патруля. Это океанографические исследования в морях Баренцевом, Карском и Лаптевых. И вот в течение трех месяцев очень интересная была экспедиция, которая ну позволила совершенно по-иному мне сложить впечатление, уже обозначить свои и привязанности, и впечатления к тем работам, которые велись в Арктике. Если до этого это большие суда были, то здесь уже судно поменьше – там 600 с лишним тонн водоизмещения и совершенно другой уровень работы. Тут значительно сложнее было работать. Впоследствии мне довелось принять участие в целой серии экспедиций – в Высокоширотной воздушной экспедиции "Север", где я был и рядовым сотрудником, и начальником отряда, и замначальника экспедиции. И вот по моим впечатлениям, наверное, это была самая сильная по сложности, самая для меня информативная экспедиция была. С массой невероятных приключений, потому что самолеты, а впоследствии вертолеты, садились на дрейфующие льды Северного Ледовитого океана, улетали достаточно далеко от баз. И это было очень интересно, очень интересно, очень непросто.
Ну в какой-то момент я стал начальником одного из лётных отрядов, последствии – зам начальника экспедиции "Север".
- Вы же сами налетали, наверно, большое количество часов?
Ну, у меня пять тысяч лётных часов налёт, 1300 посадок на дрейфующий лёд – первичных посадок – на дрейфующие льды Северного Ледовитого океана.
- Посадка – это когда ещё даже разведка не сделана?
- Это визуально делается. Самолет подходит к точке заданной, там выбирается льдина, на которую он должен сесть. И дальше гидролог и начальник выскакивают на лёд на ходу самолёта и уже определяют инструментально толщину льда, правильно ли они визуально её определили. Если толщина льда для самолёта Ан-2, на которых мы тогда летели – летали составляла больше тридцати – 30 и больше сантиметров, то станция выполняется, а если нет – мокрый след – значит, самолёт забирает нас, крутясь вокруг по льдине. Мы должны на него запрыгнуть и улететь.
- Скажите, пожалуйста, это же постоянный риск каждая высадка?
- Ну да, каждая высадка – это такой адреналин серьезный, это интересно.
- А как у вас это всё умещается – вы же, с одной стороны, человек такой склонный к аналитическому...
- Ну вот это особенности этого института, который позволяет наряду с аналитикой принимать активное участие в оперативных работах. Жизнь впоследствии показала, что вот сейчас я занимаюсь оперативной деятельностью, что значит меня вот сюда больше тянуло. Ну риск он требовал, технология такова была, что нужно было рисковать, но, кроме того, вот ту подготовку, которую я получил в своё время в училище обучаясь, она позволяла взвешенно относиться к подобным мероприятиям и выполнять поставленные задачи.
- У вас есть ностальгия?
- У меня, несомненно, есть ностальгия по тем временам, но, как говорится, это было другое время, такого уже никогда не будет. Потому что эти работы они опирались на ту арктическую инфраструктуру и те задачи, которые государство ставило перед нами. Инфраструктуры, к сожалению, уже нет, нет тех авиационных отрядов, которые были раньше в Арктике, нет аэродромов высокоширотных, с которых мы летали. Поэтому основы до выполнения этих работ, к сожалению, нет, хотя потребность в них, с моей точки зрения, есть очень большая, поскольку Северный Ледовитый океан активно менялся в последние три десятилетия, он продолжает меняться. И мониторинг серьезный его не выполнялся ни нами – я имею в виду, ни нашей страной, ни какими другими специалистами. Поэтому мы упустили очень многое.
Ну лаборатория называлась Лабораторией гидрологического режима Северного Ледовитого океана, и мы занимались режимными процессами.
То есть, я уже говорил то, что это исследование водных масс. Это исследование циркуляции и физических особенностей океана и морей в тех или иных районах.
Вот я и занимался изучением всего этого. Используя эти данные, которые мы получали, используя экспедиции морского патруля, которые активно выполнялись; используя океанографические станции, полученные в рамках высокоширотных воздушных экспедиций.
Да вот в 2001-м году нам поступило предложение:
французская фирма "Серпалекс" на базе существовавшего в то время туристического комплекса "Борнео", который поддерживался Хатангским авиационным авиапредприятием и создавал ежегодно в апреле месяце небольшую дрейфующую станцию в приполюсном районе, они предложили, французы, в это время мы, собственно, практически взяли эту экспедицию под свою курацию, финансировали её.
Ну и привлекали европейских и американских туристов через эту экспедицию вот на "Борнео" для уже чисто туристических мероприятий. Но и для того, чтобы как бы не пропадала эта уникальная исследовательская площадка в высоких широтах. Вот они сделали предложение Арктическому институту направить четырех человек. Инициатором этого был Бернар Бьюик, французский специалист по логистике, который неоднократно организовал экспедиции в Арктику и в Антарктику. И он, собственно, и занимался этой арктической логистикой. И у него база была в Хатанге, откуда экспедиции эти начинались в то время.
И вторым человеком, который с Бернаром Бьюиком активно этим занимался, это был помощник Артура Николаевича Чилингарова Павел Валентинович Селезнев, который, так сказать, обратился к нам. Как? Он бывший сотрудник Арктического института, мы вместе с ним неоднократно участвовали в экспедициях "Север" и в других экспедиционных мероприятиях. И Павел Валентинович стал начальником дрейфующий базы, а я начальником экспедиции. Вот и это происходило таким образом, что мы долетали на самолёте, брали в Арктическом институте необходимое оборудование, закупались продукты, снабжение, брались палатки и нас вертолетами с "Борнео" выбрасывали в район Северного полюса. Мы организовывали маленький лагерь используя одну всего лишь палатку для житья и там одну иглу ставили, одну палатку для наблюдений и проводили океанографические ледовые исследования. В то время ну таким образом мы пытались вернуться хоть каким-то образом в этот регион после длительного перерыва, который начался после 91-го года, когда в высоких широтах Арктики в основном работали иностранные уже суда. Наша страна прервала свои наблюдения, поэтому вот были две экспедиции 2001- 2002 года, когда нам посчастливилось поработать там и получить результаты очень интересные, и как бы дать очередной толчок исследованиям. В то время на горизонте появился такой бизнесмен и бывший летчик (хотя, наверно, бывших летчиков не бывает) Александр Орлов, который впоследствии взял в 2003-м году экспедицию "Борнео" под своё крыло и практически по-новому её построил логистику. Эта экспедиция она еще больше и активнее развиваться стала. Ну и вместе с Чилингаровым они предложили Арктическому институту возобновить программу дрейфующей станции "Северный полюс". Вот "Северный полюс-32" – это первая российская дрейфующая станция. Она была создана практические Орловым и его командой. Но научный состав и программу формировал Арктический институт. Программу готовил я и руководил этой программой, и всю логистическую деятельность со стороны института тоже довелось вести мне. Но не, однозначно, незабываемая работа, очень интересная. Мы послали туда – на станции было 12 человек. Из них 10 было сотрудников Арктического института, которые имели опыт работы. Они были туда привлечены после создания вообще Высокоширотной арктической экспедиции. Она неразрывно связана с обновлением работ дрейфующей станции "Северный полюс". Человеком, который вот таким серьезным импульсом явился как раз Александр Валентинович Орлов, к сожалению, ныне покойный (два года его уже нет). Значит, он в 2001-м году впервые побывал на "Борнео" с супругой. И это произвело на него такое впечатление, хотя до этого он был полярным летчиком летал на Ил-18-м штурманом. И мы знаем, что знаем очень много у нас знакомых общих лётчиков в Арктике, ну вот он стал (ушел в бизнес, достиг определенных высот, но Арктика его тянула) и в одно из путешествий – вместо того, чтобы на юг ехать, они поехали на "Борнео" с супругой.
Вот то, что они там увидели, так их впечатлило, привлекло.
Они познакомились с Чилингаровым, и в конечном итоге вот родилась программа российских дрейфующих станций. Почему родилась? Потому что первая станция была финансирована четырьмя людьми. Четыре человека скинулись и смогли отфинансировать работу вот первой российской дрейфующей станции. По общему перечню она называлась "Северный полюс-32".
Все последующие станции российские были уже на бюджетные средства, вот. Ну, надо сказать, что это был такой скромный шажочек вперёд, потому что станция создавалась в очень ограниченном финансовом диапазоне, чтобы они могли достигнуть больших результатов. Но самый главный результат -
было именно возобновление этой программы и возвращение российских учёных и специалистов в высокие широты Арктики. Могу вам сказать, что вот этот шаг, совершенный этими людьми, он как бы вернул России то место, которое она исторически занимала в системе исследований северных широт. Потому что после 90-х годов, в 90-х годах это всё было опущено уже "ниже плинтуса".
- Скажите, получается, что бывших полярников не бывает. Я так понимаю, да?
- Ну, вот те люди, которые это сделали, да, они вложили свои личные средства,
Вы знаете, это образ жизни, и скорее вот у каждого человека складывается какой-то образ жизни. Если он не прыгает с одной темы на другую, и с одной специальности на другую не уходит, если он занимается одной профессией в течение всей жизни, то это образ жизни, он живет в этом окружении, в этом мире, в этих мыслях, в этих представлениях. Это повсеместно, чем бы ты не занимался. Это миллионы направлений, и каждое, каждое направление – это свой мир.
Образ жизни складывается из тех действий, тех событий, тех слов и свершений (не хочу говорить, тех мероприятий) которые – в которых мы участвовали, которые были для нас интересны, которые привлекли, определили всю дальнейшую судьбу. Во всяком случае для меня это есть та работа, которой я занимался. она оказалась для меня привлекательной, не обыденной, очень интересной, которая звала. Также вот те люди, которые на дрейфующие станции или в Антарктиду много раз ездят. То есть этот мир стал для них интересен, и ради этого они его посещают, отдают ту часть себя, которую могут, от своей жизни отдают. И, ну, сейчас меньше, а раньше минимум два-три месяца (минимум!)
я проводил в Арктике. Минимум? Ну, скорее, три. Один раз был год, был и по полгода там несколько экспедиций подряд, в общей сложности полгода достигали. Но это – это сложно, это очень сложно и особенно, когда, если всё хорошо, а на дрейфующих льдах всё хорошо не бывает, особенно, когда это тонкие льды. А нам особенно не повезло, мы ещё тогда не знали, что идёт перестройка климатической системы в Арктике. Мы не знали, почему так активно льды себя ведут, что они разрушаются. Так активность – 132 разлома у нас прошло через нашу льдину. Вот когда СП-30 – последняя смена, третья, которой мне довелось руководить. То есть нам досталось так не слабо! А вот еще учитывая то, что у нас с топливом было плохо, и нам не смогли завести топливо. И уже под Новый год два самолёта Ил-76-ых сброс сделали на станцию. Причём один не очень удачно. Он шел довольно далеко, и между нами была полынья, зимой замерзающая. Но мы потом вытащили всё равно это топливо. Ну и жили уже более уверенно. Вот так что дрейфующий лёд – он всегда приносит очень много неожиданностей. Вот те станции, которые размещались, дрейфующие, на ледяных островах, они жили более спокойно. Хотя вот остров, на котором Чилингаров дрейфовал, он наехал на архипелаг, на один из островов, и разломался. Поэтому пришлось бежать.
Но продолжили работу, несмотря на то, что в условиях полярной ночи произошло разрушение. А так острова они очень надёжны и платформы.
- Вот, если происходит такой разлом, был ли у вас план действий, что делать?
- Нет, ну план действий определяется обстоятельствами.
Остров раскалывается – это особая история и знает её только вот одна смена, та, которой это не повезло. Это чилингаровская станция. А так трещина проходит, ну, если она не задевает дома, то как бы дальше мы посмотрим, что нужно переместить, как сориентировать лагерь. Наши дальнейшие действия,
исследования, те или иные службы. Если она проходит через лагерь, уже понимаешь, что в дальнейшем надо часть лагеря переносить на другую льдину и перестраивать работу. У меня один раз было так: мы уехали втроём на снегоходе "Буране" с санями, и началась подвижка льда. Это была уже грань – где-то конец октября – грань светлого и тёмного времени. В сумерках возвращаюсь, и вдруг началась подвижка. И мы уже практически подъехали. Мой дом стоял на краю лагеря станции. Уже почти к нему подъехали, и перед нами раскрывается трещина. И мы сходу идем на приличной скорости и оказываемся –
снегоход одной частью на одной части раскола, а вторая часть на другом. И он глохнет. Вот там удар произошёл, он заглох, и мы выскочили, естественно, с него. И либо его бросить, либо вот я стою на краешке льдины, буквально на цыпочках, и пытаюсь его завести. И завожу, выдергиваю его, уже не на нём находясь, он выскакивает из практически уже..., а сани уходят, начинают уходить под воду, льдина расходится, трещина расширяется. Так что вот удалось спасти эту технику, которая нам впоследствии, естественно, пригодилась. Вот и таких случаев очень много. А главное – что жизнь такая тревожная. Когда идут разломы, ты должен быть – быть готов к тому, что в любую минуту это может произойти под твоим домом, дом начнёт уходить под воду, и ты должен выскочить, спасти всё, что можешь. Но нам везло, наш ни один дом не оказался...
- Расскажите, это же всё время такое психологическое давление, это мешает, как вы боретесь с этим?
- Ну да, некоторые этого не выдерживают и просят их вывести. Это были такие люди у нас уже вот на российских станциях. На одной из станций на 38-й вот было: механик, которые впервые приехал, и, несмотря на то, что станция была спокойна, нормальна, там не было никаких разломов, вот он представлял себе, что вот под ним там четыре почти километра водной толщи и всего-то около двух метров толщина льда, и он не мог спать; мы его вынуждены были эвакуировать со станции.
- А у вас такого не было, когда Вы первый раз попали в Арктику?
- Нет, не было.
- Психологического такого?
- Не было.
Ну дело в том, что, я ещё раз говорю, что нас готовили к этому. Я закончил Арктический факультет и поэтому прошёл соответствующую подготовку. Одно дело, когда ты, так сказать, идёшь просто из ВУЗа, с естественно-научного факультета. Другое дело, когда ты из училища приходишь, где тебя готовят к событийности не рядовой. Поэтому...
- В целом, Вам больше повезло?
- Ну, во всяком случае, мне было, наверное, проще.
Да, глобальное потепление... Вот в действительности
Реальное его такое осязаемое начало произошло – началось в атмосфере происходить изменение в восемьдесят седьмом году, в восемьдесят девятом году океан начал реагировать, и мы это поняли только уже когда у нас вытаяла льдина под 31-й дрейфующей станцией. Это последняя советская станция. Мы закрылись 5 апреля. 30-я станция была эвакуирована.
СП-31 – она в июле месяце. И льдина вытаяла снизу и начала разваливаться. И была – были две эвакуации этой станции. Нет, это космо-геофизические всякие, наверно-таки, процессы. Это и общий баланс, и процессы на планете – ничего нельзя сделать. Человечество этими возможностями не обладает. Какой-то вклад вносят, конечно, парниковый эффект и выбросы углекислого газа, и, несомненно, усиливают этот процесс. Но в действительности масштабы тех явлений, которые происходят, они более значимы, чем человечество может на это влиять. Не самый большой вклад оно вносит. Вот пожары, которые были, например, в России хотя бы, не только в России они были, но вот в России они принесли значительно большее количество и сажи, и углеводорода, и углекислого газа было выброшено значительно больше в результате этого сгорания. То есть невероятное количество леса горело в этом году.
- Это, получается, как цепная реакция: чем больше горит, тем больше эффект потепления...
- Ну, влияют, да, но в действительности вот самое существенное потепление происходит именно в Арктике. То есть скорость потепления в Арктике считается в три раза быстрее происходит,
чем в средних широтах. А это приводит к тому, что разрушается ледяной покров. То есть открывается новое пространство чистой воды. Ну и вот всё, что касается состояния ледяного покрова, его уменьшение – приводит к тому, что океан прогревается, испарение увеличивается. Испарение сопровождается передачей большого количества влаги и энергии в атмосферу, усилится циклоническая деятельность. Влага перераспределяется, причём не зональным образом эти все переносы сейчас идут – они имеют сильные меридиональные составляющие. То есть по меридианам идут, и много блокирующих эффектов возникает, чего раньше не было в такой мере, когда антициклон держит циклоны и направляет их в другие стороны, что...
-То есть, это как раз блокирующие антициклоны?
- Ну были, да, были блокирующие антициклоны были. Ну, Вы знаете, я не исследовал эту циркуляцию, поэтому не хочу говорить об этом. Но я просто знаю, что как в 2007-м, когда впервые такой аномальный был процесс. 2007-й год – как раз год начала международного полярного эксперимента очередного. Некоторые считают его третьим, некоторые – четвёртым, но по гидрометеорологии это третий международный полярный год.
- Вы участвовали в нём?
- Да, я участвовал в нём, я возглавлял как раз два года – и в 2007-м, и в 2008-м году экспедицию на "Академике Федорове", нашем судне. Ну, в рамках этого эксперимента, в частности, были спуски "Миров" на Северном полюсе. Так что да, мы там флаг установили, и Чилингаров Героя получил, и другие люди. Героя России (он до этого Героем Советского Союза был). Это очень интересно.
- Расскажите об этом.
Ну этот эксперимент он готовился на протяжении многих лет.
То есть, его идея его принадлежит там некому окружению Чилингарова и, значит,
международному мультимиллионеру Фредерику Паулсену, который частично финансировал это дело. И всё никак он не получался, хотя схема была ясна, что нужно судно типа "Академик Федоров", которое может достигнуть географической точки Северного полюса. Там под проводкой атомного ледокола опустить глубоководной обитаемый аппарат. И всё это никак не удавалось, но в 2004-м, по-моему, году это было, значит, мы на "Федорове" дошли до Северного полюса без атомного ледокола. То есть, ледовая обстановка была такова, что вот нам отсюда с девятого этажа, нам давали рекомендации по спутникам, и судно шло по системе разрывов достаточно быстро. Шли мы снимать дрейфующую станцию "Северный полюс" (это пятый год был; нет, это был все-таки четвёртый год – в пятом у нас разломалась как раз следующая станция). Мы шли снимать 33-ю станцию и должны были высадить 34-ю, и мы практически дошли до Северного полюса. Атомный ледокол "Арктика" бежал к нам из Мурманска, чтобы нас сопроводить. И мы, оказалось, что мы шли быстрее, это где-то до 12 узлов на скорости шли, а он шел где-то 6 узлов (6 – 8 узлов), поэтому мы оказались раньше, подняли флаг на Северном полюсе, там возвернулись, пришел атомный ледокол сказал, что ему нужно достичь Северного полюса, проверил, были ли мы на Северном полюсе. Да, увидели там наш флаг, наши там всякие столбы со стрелками, которые указывали расстояние до различных пунктов, и вернулся к нам. И дальше мы уже пошли под его проводкой в район дрейфующей станции "Северный полюс-33", сняли её, нашли льдину для 34-й, высадили её и вернулись обратно. Так вот это событие! Что "Академик Федоров" – это не ледокол, это сильного класса ледовое судно, которое самостоятельно впервые в истории дошло до географической точки – точки Северного полюса. Его капитан получил Орден за морские заслуги совершенно справедливо (могли бы и ещё другие люди получить, ну вот он получил, и молодец, что не боялся, шёл нормально, верил, что мы его доведём туда). Всё, всё состоялось и вышли. Но вышли уже с атомным ледоколом. Это очень не хотели многие признавать, что это случилось. Даже ГосДеп обратился с официальным запросом в Арктический институт, правда ли что вот уже транспортные суда могут самостоятельно ходить через географическую точку Северного полюса. Была такая история, очень интересная была экспедиция. Тоже эти экспедиции в Центральную Арктику, в арктический бассейн, в высокие широты приполюсные – очень интересные, сложные, эмоциональные и так далее.
И вот с тех пор я работаю в этой профессии в Арктическом институте уже 47 лет.
Есть некая предыстория, так сказать. В действительности, героика и притяжение морской профессии, арктической профессии – особенно морской – она как бы витала в те времена, когда я учился в школе.
Было очень много интересных книг, посвященных исследованию Мирового океана, что активно делалось в тот период. И где-то в девятом классе – в конце девятого класса – я решил, что одним из моих возможных выборов будет специальность, связанная с исследованием океана. И я обошел трёх заведующих кафедрами океанологии, океанографии Санкт-Петербурга. Это было в Санкт-Петербургском – в то время в Ленинградском университете, в гидрометеорологическом институте и в то время там – то, что я закончил, это было в Ленинградском высшем инженерном морском училище имени адмирала Макарова. Профессор Максимов, с которым я беседовал, произвёл на меня, наверное, более сильное впечатление. Хотя все остальные заведующие кафедрами были великими учёными, людьми, имеющими колоссальный опыт исследовательской и организационной работы. Но вот меня потянуло сюда, и я поступил.
После окончания Ленинградского высшего инженерного морского училища или ЛВИМУ, как я его дальше буду называть в наших беседах, я отучился пять лет, о чем не жалею никогда. Получил хорошее образование, разностороннее.
Принял участие в двух очень больших и важных экспедициях (на практиках). Я принял участие в 72-м году в Тропическом эксперименте, который выполнялся – это национальный Тропический эксперимент, который выполняли суда (27 судов отечественных) и в Тихом океане, и в Атлантическом.
Я был на судне "Профессор Зубов" Арктического института. Это были, конечно, незабываемые впечатления для в то время 20-летнего молодого человека, который только входил в профессию. Но мне сразу же дали такую работу, которую выполняли одновременно со мной и инженеры, и старшие инженеры. И той базы, которая уже к этому времени была получена, хватало для того, чтобы работать с ними наравне и выполнять те задачи, которые перед нами тогда стояли.
А через год – уже после 4-го курса – тоже мне удалось принять участие в довольно интересной экспедиции. Она называлась "Перелив".
Это был эксперимент между Гренландией и Исландией тоже на судне Арктического института "Профессор Визе" в "Переливе" мы вели исследование циркуляции вод между Северным Ледовитым и Атлантическим океанами. Это тоже было очень впечатляюще и очень интересно.
А после окончания уже ВУЗа я распределился в Арктический институт, потому что с 3-го курса я писал курсовые и дипломную работы в институте. Ну и меня взяли сюда в Отдел океанологии в Лабораторию гидрологического режима Северного Ледовитого океана, которой руководил в то время Евгений Гурьевич Никифоров (впоследствии он был замдиректора по науке Арктического и антарктического научно-исследовательского института). Я, собственно, пришел в его лабораторию, в которой долгие годы работал, потом стал заведовать этой лабораторией. А потом перешел на ту должность, которая сейчас я занимаю.
Это многофункциональные исследования гидрологического режима Северного Ледовитого океана. То есть мы исследовали гидрофизические и географические особенности морей арктического бассейна Северного Ледовитого океана и изучали нюансы существования трансформации водных масс, каких-то физических процессов и особенностей этих процессов, готовили модели для усвоения этих данных, то есть занимались обычной, как считается, исследовательской работой. Ну дело в том, что жизнь Арктического института – вот того периода, когда я пришел туда, это был первоклассный институт. Он практически доминировал абсолютно в Арктике. И если в Арктике называли слово "институт", то все понимали, что за ним стоит только Арктический и антарктический научно-исследовательский институт и никакой другой. И у нас экспедиционная деятельность была очень обширная и активная. Задачи мониторинга природной среды и исследования этого региона стояли очень остро, поэтому только морских было так от 12 до 20 экспедиций в этот регион, не считая уже в Южный океан, в Атлантику (это были другие задачи, которые не мы решали). Мы активно работали в Арктике. Это были морские и воздушные экспедиции.
Ну я вам сказал о двух экспедициях, в которых я был. Они в действительности имели для меня очень сильное позитивное впечатление, потому что это было вхождение в профессию и это были масштабные исследования. В первом в тропическом эксперименте на борту "Профессора Зубова" было 200 ученых и специалистов. И там были очень серьёзные ученые такие, с фундаментальными подходами, с фундаментальными результатами. И поэтому каждый вечер, после того как мы там свои вахты отстояли, шло активное обсуждение результатов. Это был очень впечатляющий процесс, очень позитивный и познавательный. Это было интересно. Поэтому с первых экспедиций всё было интересно. У меня практически не было неинтересных экспедиций.
Все они были лично для меня очень важны и интересны, по сути дела важны для той работы, которые мы выполняли. Потом, значит, я принял еще в 75-м году участие в одном из экспериментов уже в Атлантическом океане, но тоже на "Профессоре Визе". В в 77-м году я пошел замначальником океанографической экспедиции на научно-исследовательском, научно-гидрографическом судне "Шторм", который выполнял задачи так называемого ледового патруля. Это океанографические исследования в морях Баренцевом, Карском и Лаптевых. И вот в течение трех месяцев очень интересная была экспедиция, которая ну позволила совершенно по-иному мне сложить впечатление, уже обозначить свои и привязанности, и впечатления к тем работам, которые велись в Арктике. Если до этого это большие суда были, то здесь уже судно поменьше – там 600 с лишним тонн водоизмещения и совершенно другой уровень работы. Тут значительно сложнее было работать. Впоследствии мне довелось принять участие в целой серии экспедиций – в Высокоширотной воздушной экспедиции "Север", где я был и рядовым сотрудником, и начальником отряда, и замначальника экспедиции. И вот по моим впечатлениям, наверное, это была самая сильная по сложности, самая для меня информативная экспедиция была. С массой невероятных приключений, потому что самолеты, а впоследствии вертолеты, садились на дрейфующие льды Северного Ледовитого океана, улетали достаточно далеко от баз. И это было очень интересно, очень интересно, очень непросто.
Ну в какой-то момент я стал начальником одного из лётных отрядов, последствии – зам начальника экспедиции "Север".
- Вы же сами налетали, наверно, большое количество часов?
Ну, у меня пять тысяч лётных часов налёт, 1300 посадок на дрейфующий лёд – первичных посадок – на дрейфующие льды Северного Ледовитого океана.
- Посадка – это когда ещё даже разведка не сделана?
- Это визуально делается. Самолет подходит к точке заданной, там выбирается льдина, на которую он должен сесть. И дальше гидролог и начальник выскакивают на лёд на ходу самолёта и уже определяют инструментально толщину льда, правильно ли они визуально её определили. Если толщина льда для самолёта Ан-2, на которых мы тогда летели – летали составляла больше тридцати – 30 и больше сантиметров, то станция выполняется, а если нет – мокрый след – значит, самолёт забирает нас, крутясь вокруг по льдине. Мы должны на него запрыгнуть и улететь.
- Скажите, пожалуйста, это же постоянный риск каждая высадка?
- Ну да, каждая высадка – это такой адреналин серьезный, это интересно.
- А как у вас это всё умещается – вы же, с одной стороны, человек такой склонный к аналитическому...
- Ну вот это особенности этого института, который позволяет наряду с аналитикой принимать активное участие в оперативных работах. Жизнь впоследствии показала, что вот сейчас я занимаюсь оперативной деятельностью, что значит меня вот сюда больше тянуло. Ну риск он требовал, технология такова была, что нужно было рисковать, но, кроме того, вот ту подготовку, которую я получил в своё время в училище обучаясь, она позволяла взвешенно относиться к подобным мероприятиям и выполнять поставленные задачи.
- У вас есть ностальгия?
- У меня, несомненно, есть ностальгия по тем временам, но, как говорится, это было другое время, такого уже никогда не будет. Потому что эти работы они опирались на ту арктическую инфраструктуру и те задачи, которые государство ставило перед нами. Инфраструктуры, к сожалению, уже нет, нет тех авиационных отрядов, которые были раньше в Арктике, нет аэродромов высокоширотных, с которых мы летали. Поэтому основы до выполнения этих работ, к сожалению, нет, хотя потребность в них, с моей точки зрения, есть очень большая, поскольку Северный Ледовитый океан активно менялся в последние три десятилетия, он продолжает меняться. И мониторинг серьезный его не выполнялся ни нами – я имею в виду, ни нашей страной, ни какими другими специалистами. Поэтому мы упустили очень многое.
Ну лаборатория называлась Лабораторией гидрологического режима Северного Ледовитого океана, и мы занимались режимными процессами.
То есть, я уже говорил то, что это исследование водных масс. Это исследование циркуляции и физических особенностей океана и морей в тех или иных районах.
Вот я и занимался изучением всего этого. Используя эти данные, которые мы получали, используя экспедиции морского патруля, которые активно выполнялись; используя океанографические станции, полученные в рамках высокоширотных воздушных экспедиций.
Да вот в 2001-м году нам поступило предложение:
французская фирма "Серпалекс" на базе существовавшего в то время туристического комплекса "Борнео", который поддерживался Хатангским авиационным авиапредприятием и создавал ежегодно в апреле месяце небольшую дрейфующую станцию в приполюсном районе, они предложили, французы, в это время мы, собственно, практически взяли эту экспедицию под свою курацию, финансировали её.
Ну и привлекали европейских и американских туристов через эту экспедицию вот на "Борнео" для уже чисто туристических мероприятий. Но и для того, чтобы как бы не пропадала эта уникальная исследовательская площадка в высоких широтах. Вот они сделали предложение Арктическому институту направить четырех человек. Инициатором этого был Бернар Бьюик, французский специалист по логистике, который неоднократно организовал экспедиции в Арктику и в Антарктику. И он, собственно, и занимался этой арктической логистикой. И у него база была в Хатанге, откуда экспедиции эти начинались в то время.
И вторым человеком, который с Бернаром Бьюиком активно этим занимался, это был помощник Артура Николаевича Чилингарова Павел Валентинович Селезнев, который, так сказать, обратился к нам. Как? Он бывший сотрудник Арктического института, мы вместе с ним неоднократно участвовали в экспедициях "Север" и в других экспедиционных мероприятиях. И Павел Валентинович стал начальником дрейфующий базы, а я начальником экспедиции. Вот и это происходило таким образом, что мы долетали на самолёте, брали в Арктическом институте необходимое оборудование, закупались продукты, снабжение, брались палатки и нас вертолетами с "Борнео" выбрасывали в район Северного полюса. Мы организовывали маленький лагерь используя одну всего лишь палатку для житья и там одну иглу ставили, одну палатку для наблюдений и проводили океанографические ледовые исследования. В то время ну таким образом мы пытались вернуться хоть каким-то образом в этот регион после длительного перерыва, который начался после 91-го года, когда в высоких широтах Арктики в основном работали иностранные уже суда. Наша страна прервала свои наблюдения, поэтому вот были две экспедиции 2001- 2002 года, когда нам посчастливилось поработать там и получить результаты очень интересные, и как бы дать очередной толчок исследованиям. В то время на горизонте появился такой бизнесмен и бывший летчик (хотя, наверно, бывших летчиков не бывает) Александр Орлов, который впоследствии взял в 2003-м году экспедицию "Борнео" под своё крыло и практически по-новому её построил логистику. Эта экспедиция она еще больше и активнее развиваться стала. Ну и вместе с Чилингаровым они предложили Арктическому институту возобновить программу дрейфующей станции "Северный полюс". Вот "Северный полюс-32" – это первая российская дрейфующая станция. Она была создана практические Орловым и его командой. Но научный состав и программу формировал Арктический институт. Программу готовил я и руководил этой программой, и всю логистическую деятельность со стороны института тоже довелось вести мне. Но не, однозначно, незабываемая работа, очень интересная. Мы послали туда – на станции было 12 человек. Из них 10 было сотрудников Арктического института, которые имели опыт работы. Они были туда привлечены после создания вообще Высокоширотной арктической экспедиции. Она неразрывно связана с обновлением работ дрейфующей станции "Северный полюс". Человеком, который вот таким серьезным импульсом явился как раз Александр Валентинович Орлов, к сожалению, ныне покойный (два года его уже нет). Значит, он в 2001-м году впервые побывал на "Борнео" с супругой. И это произвело на него такое впечатление, хотя до этого он был полярным летчиком летал на Ил-18-м штурманом. И мы знаем, что знаем очень много у нас знакомых общих лётчиков в Арктике, ну вот он стал (ушел в бизнес, достиг определенных высот, но Арктика его тянула) и в одно из путешествий – вместо того, чтобы на юг ехать, они поехали на "Борнео" с супругой.
Вот то, что они там увидели, так их впечатлило, привлекло.
Они познакомились с Чилингаровым, и в конечном итоге вот родилась программа российских дрейфующих станций. Почему родилась? Потому что первая станция была финансирована четырьмя людьми. Четыре человека скинулись и смогли отфинансировать работу вот первой российской дрейфующей станции. По общему перечню она называлась "Северный полюс-32".
Все последующие станции российские были уже на бюджетные средства, вот. Ну, надо сказать, что это был такой скромный шажочек вперёд, потому что станция создавалась в очень ограниченном финансовом диапазоне, чтобы они могли достигнуть больших результатов. Но самый главный результат -
было именно возобновление этой программы и возвращение российских учёных и специалистов в высокие широты Арктики. Могу вам сказать, что вот этот шаг, совершенный этими людьми, он как бы вернул России то место, которое она исторически занимала в системе исследований северных широт. Потому что после 90-х годов, в 90-х годах это всё было опущено уже "ниже плинтуса".
- Скажите, получается, что бывших полярников не бывает. Я так понимаю, да?
- Ну, вот те люди, которые это сделали, да, они вложили свои личные средства,
Вы знаете, это образ жизни, и скорее вот у каждого человека складывается какой-то образ жизни. Если он не прыгает с одной темы на другую, и с одной специальности на другую не уходит, если он занимается одной профессией в течение всей жизни, то это образ жизни, он живет в этом окружении, в этом мире, в этих мыслях, в этих представлениях. Это повсеместно, чем бы ты не занимался. Это миллионы направлений, и каждое, каждое направление – это свой мир.
Образ жизни складывается из тех действий, тех событий, тех слов и свершений (не хочу говорить, тех мероприятий) которые – в которых мы участвовали, которые были для нас интересны, которые привлекли, определили всю дальнейшую судьбу. Во всяком случае для меня это есть та работа, которой я занимался. она оказалась для меня привлекательной, не обыденной, очень интересной, которая звала. Также вот те люди, которые на дрейфующие станции или в Антарктиду много раз ездят. То есть этот мир стал для них интересен, и ради этого они его посещают, отдают ту часть себя, которую могут, от своей жизни отдают. И, ну, сейчас меньше, а раньше минимум два-три месяца (минимум!)
я проводил в Арктике. Минимум? Ну, скорее, три. Один раз был год, был и по полгода там несколько экспедиций подряд, в общей сложности полгода достигали. Но это – это сложно, это очень сложно и особенно, когда, если всё хорошо, а на дрейфующих льдах всё хорошо не бывает, особенно, когда это тонкие льды. А нам особенно не повезло, мы ещё тогда не знали, что идёт перестройка климатической системы в Арктике. Мы не знали, почему так активно льды себя ведут, что они разрушаются. Так активность – 132 разлома у нас прошло через нашу льдину. Вот когда СП-30 – последняя смена, третья, которой мне довелось руководить. То есть нам досталось так не слабо! А вот еще учитывая то, что у нас с топливом было плохо, и нам не смогли завести топливо. И уже под Новый год два самолёта Ил-76-ых сброс сделали на станцию. Причём один не очень удачно. Он шел довольно далеко, и между нами была полынья, зимой замерзающая. Но мы потом вытащили всё равно это топливо. Ну и жили уже более уверенно. Вот так что дрейфующий лёд – он всегда приносит очень много неожиданностей. Вот те станции, которые размещались, дрейфующие, на ледяных островах, они жили более спокойно. Хотя вот остров, на котором Чилингаров дрейфовал, он наехал на архипелаг, на один из островов, и разломался. Поэтому пришлось бежать.
Но продолжили работу, несмотря на то, что в условиях полярной ночи произошло разрушение. А так острова они очень надёжны и платформы.
- Вот, если происходит такой разлом, был ли у вас план действий, что делать?
- Нет, ну план действий определяется обстоятельствами.
Остров раскалывается – это особая история и знает её только вот одна смена, та, которой это не повезло. Это чилингаровская станция. А так трещина проходит, ну, если она не задевает дома, то как бы дальше мы посмотрим, что нужно переместить, как сориентировать лагерь. Наши дальнейшие действия,
исследования, те или иные службы. Если она проходит через лагерь, уже понимаешь, что в дальнейшем надо часть лагеря переносить на другую льдину и перестраивать работу. У меня один раз было так: мы уехали втроём на снегоходе "Буране" с санями, и началась подвижка льда. Это была уже грань – где-то конец октября – грань светлого и тёмного времени. В сумерках возвращаюсь, и вдруг началась подвижка. И мы уже практически подъехали. Мой дом стоял на краю лагеря станции. Уже почти к нему подъехали, и перед нами раскрывается трещина. И мы сходу идем на приличной скорости и оказываемся –
снегоход одной частью на одной части раскола, а вторая часть на другом. И он глохнет. Вот там удар произошёл, он заглох, и мы выскочили, естественно, с него. И либо его бросить, либо вот я стою на краешке льдины, буквально на цыпочках, и пытаюсь его завести. И завожу, выдергиваю его, уже не на нём находясь, он выскакивает из практически уже..., а сани уходят, начинают уходить под воду, льдина расходится, трещина расширяется. Так что вот удалось спасти эту технику, которая нам впоследствии, естественно, пригодилась. Вот и таких случаев очень много. А главное – что жизнь такая тревожная. Когда идут разломы, ты должен быть – быть готов к тому, что в любую минуту это может произойти под твоим домом, дом начнёт уходить под воду, и ты должен выскочить, спасти всё, что можешь. Но нам везло, наш ни один дом не оказался...
- Расскажите, это же всё время такое психологическое давление, это мешает, как вы боретесь с этим?
- Ну да, некоторые этого не выдерживают и просят их вывести. Это были такие люди у нас уже вот на российских станциях. На одной из станций на 38-й вот было: механик, которые впервые приехал, и, несмотря на то, что станция была спокойна, нормальна, там не было никаких разломов, вот он представлял себе, что вот под ним там четыре почти километра водной толщи и всего-то около двух метров толщина льда, и он не мог спать; мы его вынуждены были эвакуировать со станции.
- А у вас такого не было, когда Вы первый раз попали в Арктику?
- Нет, не было.
- Психологического такого?
- Не было.
Ну дело в том, что, я ещё раз говорю, что нас готовили к этому. Я закончил Арктический факультет и поэтому прошёл соответствующую подготовку. Одно дело, когда ты, так сказать, идёшь просто из ВУЗа, с естественно-научного факультета. Другое дело, когда ты из училища приходишь, где тебя готовят к событийности не рядовой. Поэтому...
- В целом, Вам больше повезло?
- Ну, во всяком случае, мне было, наверное, проще.
Да, глобальное потепление... Вот в действительности
Реальное его такое осязаемое начало произошло – началось в атмосфере происходить изменение в восемьдесят седьмом году, в восемьдесят девятом году океан начал реагировать, и мы это поняли только уже когда у нас вытаяла льдина под 31-й дрейфующей станцией. Это последняя советская станция. Мы закрылись 5 апреля. 30-я станция была эвакуирована.
СП-31 – она в июле месяце. И льдина вытаяла снизу и начала разваливаться. И была – были две эвакуации этой станции. Нет, это космо-геофизические всякие, наверно-таки, процессы. Это и общий баланс, и процессы на планете – ничего нельзя сделать. Человечество этими возможностями не обладает. Какой-то вклад вносят, конечно, парниковый эффект и выбросы углекислого газа, и, несомненно, усиливают этот процесс. Но в действительности масштабы тех явлений, которые происходят, они более значимы, чем человечество может на это влиять. Не самый большой вклад оно вносит. Вот пожары, которые были, например, в России хотя бы, не только в России они были, но вот в России они принесли значительно большее количество и сажи, и углеводорода, и углекислого газа было выброшено значительно больше в результате этого сгорания. То есть невероятное количество леса горело в этом году.
- Это, получается, как цепная реакция: чем больше горит, тем больше эффект потепления...
- Ну, влияют, да, но в действительности вот самое существенное потепление происходит именно в Арктике. То есть скорость потепления в Арктике считается в три раза быстрее происходит,
чем в средних широтах. А это приводит к тому, что разрушается ледяной покров. То есть открывается новое пространство чистой воды. Ну и вот всё, что касается состояния ледяного покрова, его уменьшение – приводит к тому, что океан прогревается, испарение увеличивается. Испарение сопровождается передачей большого количества влаги и энергии в атмосферу, усилится циклоническая деятельность. Влага перераспределяется, причём не зональным образом эти все переносы сейчас идут – они имеют сильные меридиональные составляющие. То есть по меридианам идут, и много блокирующих эффектов возникает, чего раньше не было в такой мере, когда антициклон держит циклоны и направляет их в другие стороны, что...
-То есть, это как раз блокирующие антициклоны?
- Ну были, да, были блокирующие антициклоны были. Ну, Вы знаете, я не исследовал эту циркуляцию, поэтому не хочу говорить об этом. Но я просто знаю, что как в 2007-м, когда впервые такой аномальный был процесс. 2007-й год – как раз год начала международного полярного эксперимента очередного. Некоторые считают его третьим, некоторые – четвёртым, но по гидрометеорологии это третий международный полярный год.
- Вы участвовали в нём?
- Да, я участвовал в нём, я возглавлял как раз два года – и в 2007-м, и в 2008-м году экспедицию на "Академике Федорове", нашем судне. Ну, в рамках этого эксперимента, в частности, были спуски "Миров" на Северном полюсе. Так что да, мы там флаг установили, и Чилингаров Героя получил, и другие люди. Героя России (он до этого Героем Советского Союза был). Это очень интересно.
- Расскажите об этом.
Ну этот эксперимент он готовился на протяжении многих лет.
То есть, его идея его принадлежит там некому окружению Чилингарова и, значит,
международному мультимиллионеру Фредерику Паулсену, который частично финансировал это дело. И всё никак он не получался, хотя схема была ясна, что нужно судно типа "Академик Федоров", которое может достигнуть географической точки Северного полюса. Там под проводкой атомного ледокола опустить глубоководной обитаемый аппарат. И всё это никак не удавалось, но в 2004-м, по-моему, году это было, значит, мы на "Федорове" дошли до Северного полюса без атомного ледокола. То есть, ледовая обстановка была такова, что вот нам отсюда с девятого этажа, нам давали рекомендации по спутникам, и судно шло по системе разрывов достаточно быстро. Шли мы снимать дрейфующую станцию "Северный полюс" (это пятый год был; нет, это был все-таки четвёртый год – в пятом у нас разломалась как раз следующая станция). Мы шли снимать 33-ю станцию и должны были высадить 34-ю, и мы практически дошли до Северного полюса. Атомный ледокол "Арктика" бежал к нам из Мурманска, чтобы нас сопроводить. И мы, оказалось, что мы шли быстрее, это где-то до 12 узлов на скорости шли, а он шел где-то 6 узлов (6 – 8 узлов), поэтому мы оказались раньше, подняли флаг на Северном полюсе, там возвернулись, пришел атомный ледокол сказал, что ему нужно достичь Северного полюса, проверил, были ли мы на Северном полюсе. Да, увидели там наш флаг, наши там всякие столбы со стрелками, которые указывали расстояние до различных пунктов, и вернулся к нам. И дальше мы уже пошли под его проводкой в район дрейфующей станции "Северный полюс-33", сняли её, нашли льдину для 34-й, высадили её и вернулись обратно. Так вот это событие! Что "Академик Федоров" – это не ледокол, это сильного класса ледовое судно, которое самостоятельно впервые в истории дошло до географической точки – точки Северного полюса. Его капитан получил Орден за морские заслуги совершенно справедливо (могли бы и ещё другие люди получить, ну вот он получил, и молодец, что не боялся, шёл нормально, верил, что мы его доведём туда). Всё, всё состоялось и вышли. Но вышли уже с атомным ледоколом. Это очень не хотели многие признавать, что это случилось. Даже ГосДеп обратился с официальным запросом в Арктический институт, правда ли что вот уже транспортные суда могут самостоятельно ходить через географическую точку Северного полюса. Была такая история, очень интересная была экспедиция. Тоже эти экспедиции в Центральную Арктику, в арктический бассейн, в высокие широты приполюсные – очень интересные, сложные, эмоциональные и так далее.
Расшифровка интервью Соколов В.Т. (часть 2)
-Что в этом самое тяжёлое?
- Там всё непросто. Это там идёт вертолётная разведка всё время, ты летаешь или твои коллеги летают. Значит, если ты не летаешь, ты за них переживаешь, потому что они находятся в воздухе, ты видишь, что атмосфера нестабильна, что там обледенение идёт. И ты ждёшь с нетерпением возвращения этого вертолёта, чтобы все целые и здоровые вернулись. Поэтому там целая перепития эмоций, событий, напряжение не проходит. То есть это для тех, кто управляет процессом, это эмоциональный процесс.
Вот если говорить о пятом – четвёртом-пятом годах, я был там замначальником экспедиции, да там директор был наш начальником экспедиции – Фролов. А вот в международном полярном году я был начальником экспедиции "Арктика-2007" и "2008". То есть в Арктике "Федоров" – вот основная экспедиционная единица была в центральной части. И всё, что с не было связано, это было... Да, легче быть обычным сотрудником, когда у тебя голова твоя болит только о себе и о той задаче, которую тебе нужно решить. А когда тебе нужно вникать во всё, что делают твои подчинённые, при этом обеспечивать их безопасность и прогнозировать, что может произойти в дальнейшем, не допустить каких-то отрицательных моментов – это то же непросто. А ещё в Арктике есть белые медведи, которые приходят (особенно – на дрейфующие станции). Надо, их надо умудриться отогнать, чтобы они там чем-то не навредили.
- Сейчас же белых медведей нельзя убивать, да? Они занесены в Красную книгу?
- Но они и в советское время были в Красной книге. И если такие моменты совершались, то там как прокурорская проверка вылетала. Но нам удавалось избежать. Если мы стреляли,то...
Вот ко мне на станцию пришли два белых медведей. Одного удалось отогнать. Это первая. Вторая была самка с двумя детенышами, и ракет – после выстрела из ракетниц в воздух, она ушла. А молодой медведь до этого пришёл (красивый, абсолютно белый) – это было где-то в марте месяце, только рассвело – и вот он пришёл. Ему всё интересно, собаки на него прыгают, он их отбивают лапами, они, как мячики, отскакивают, и уже не возвращаются к нему. Люди стреляют из ракетниц в воздух там, ему под ноги, и он лапой эту ракету тоже отшибает, вот. Ну, понятно, что уже опасно. Вот мы с коллегой, с двумя нарезными карабинами – "лосями" вышли. Я говорю: Я попытаюсь его отогнать, а ты меня страхуешь". Я выстрелил и специально рядом с его головой, что пуля прошла на уровне уха. С первого выстрела он развернулся (почему-то до этого на более громкий выстрел он не реагировал), а тут развернулся и пошёл.
И мы за ним шли два километра по льду.
У меня такого момента, что в Арктику "ни ногой", не было никогда, вот...
Что ещё интересно, в действительности вот то, что мне довелось заниматься и практически руководить всей программой российских дрейфующих станций. Это такой очень важный для меня момент, который позволил, ну, многое сделать, много сделать для страны, много сделать для развития исследований в высоких широтах, много сделать для института. Практически мы вдохнули новую жизнь в наших полярников, которые так "закисали", я бы сказал, потому что серьёзных экспедиций не было. И это было таким толчком для института, для возобновления наших исследований в этом регионе. Вот что могу сказать ещё, значит, да, есть у меня много наград. Ну, вы знаете, у меня много ведомственных наград. У меня есть 2 государственные награды – Орден дружбы народов и медаль Ордена "За заслуги перед Отечеством" второй степени. И я почетный полярник, я отличник Аэрофлота, я ветеран гидрометслужбы вооружённых сил и много-много еще чего, вы знаете. Я горжусь тем, что вот мне довелось поработать и продолжить работу тех первооткрывателей нашей Арктике, с которыми – когда я пришёл в институт, они еще были, и вот я считаю, что мне очень повезло, что мне удалось с ними рядом работать. Потому что это были очень интересные люди, они были одни из первых, которые там работали. Но и нам достался кусок работы, когда мы считали себя первыми. Поэтому быть первым – это очень интересно. Ну, во-первых, Арктика меняется, осталось много неизведанного. Даже вот сейчас, в связи с завершением работ дрейфующих станций, мы возобновили работу одного из наших пяти стационаров на Северной Земле. И основные наблюдения такие масштабные мы ведём на "Мысе Баранова". Там обсерватория, которая работает круглогодично. У нас там очень много интересных эффектов, моментов имеет место быть именно в меняющийся Арктике нашей, когда идёт массивный сброс ледников, когда дрейфующие льды подчас полностью вытаивают и остаются только вот айсберги, когда существует рядом с ледниками озёра, и вдруг эти озёра сбрасываются, и они – там глубина их 20-30 метров. Вдруг они сбрасывают всю воду, где-то прорывается под ледником эта вода, и дно оголяется. И это интересно, потому что полярные географы могут получить пробы грунта и начать эти исследования, когда уникальные образцы доисторической флоры или фауны находятся. Всё это очень интересно знать.
- А что находится из флоры – фауны?
- Ну, например, отложения папоротников в камне.
- То есть действительно там раньше тропики были, на Севере?
- Во всяком случае вот такая активная растительность была, да.
- А скажите, вот есть же уже прогноз, что дальше с Арктикой будет?
- Вопрос, вы знаете, сложный. То, с чем я сталкиваюсь, вот мне удалось принимать участие в международном эксперименте MOSAIC. Это исследование климата. Такой эксперимент был. Он осуществлялся в основном на борту немецкого ледокола Polarshtern, а мы осуществляли поддержку его "Академиком Федоровым" на первом этапе. Я был с руководителем экспедиции на "Федорове" тоже. Это был девятнадцатый год. И когда мы шли, то есть в высоких широтах наблюдались (это было октябрь месяц) в тех районах, где еще не было льда, а это было очень высоко, мы уже ушли севернее ЗФИ, и там микробиота оказалась такая, которая встречается в Тихом океане. Когда эти организмы светятся, то есть планктон, да. До этого никогда я лично не видел и не мог себе даже представить, что на такой широте это может быть. Но вот оказывается, что потепление того достигло уже и в этих широтах, что там развиваются подобные микроорганизмы. Хочу сказать, что вот эта экспедиция, когда мы получали и анализировали все те данные о прогреве поверхностного слоя в океане, уже в арктическом бассейне, они были существеннее теплее, чем мы представляли себе. Вот у меня если до этого было мнение, что всё, Арктика у нас там через некоторое время похолодает, а теперь у меня иллюзии нет. Я считаю, что процесс продолжается, и как его остановить я представить себе, что что его может остановить, я не могу себе представить. Ну, во всяком случае, потепление будет продолжаться. Не радужные перспективы относительно существования дрейфующих льдов многолетних. Однолетние-то будут там какое-то время существовать, поскольку зима она всё равно будет. И притока солнечной энергии не будет, но как только поверхностный слой распреснённых арктических вод разрушиться, тепло атлантических вод, которые занимают промежуточные слои в арктическом бассейне, если их тепло достигнет поверхности то шанса у льда никакого не будет. А идёт активное разрушение этого слоя, вот. Ну что я вам ещё хочу сказать... Вот мне довелось ещё принимать участие в одной работе. Значит, у нас в своё время была сформирована Росгидрометом группа Арктического института и Мурманского управления гидрометеослужбы. Мы обеспечивали гидрометинформацией и готовили всю обстановку, когда поднимали атомную подводную лодку "Курск". Вот так что эта работа тоже была такая очень насыщенная, интересная.
- Подскажите, а вот мы на ледоколе "Арктика" были и видели, как на противоположном берегу Невы вот прямо строится эта "плавающая льдина", на которой будут...
- Нет, не льдина, это – это судно, называется ледостойкая самодвижущейся платформа.
- Да, которую планируют вмораживать в плавающие льды...
- А когда это вы видели?
- Вот буквально недавно.
- Значит, да, судно строится, и оно должно быть готово к будущему году – к лету будущего года. Если оценки будут справедливы, то осенью следующего года она может уйти в рейс. И уже начать дрейф. Это судно рассчитано на работу в дрейфующих льдах в течение двух лет.
- Вы пойдёте в этот рейс?
- Это решат, это не я решу, это будут решать другие люди.
- А вы хоте ли бы?
- Ну, я писал за техзадание для строительства этого судна, то есть всё, что связано с его планируемой постройкой, я имел к этому непосредственное отношение. Это судно, которого еще вообще в мировой практике не было. Да, это не просто.
-То есть, вы и здесь впервые?
- Вот мне повезло в силу того, что я занимался дрейфующими станциями, мне было поручено писать задание – техзадание для строительства ледостойкой самодвижущейся платформы.
- А как вы думаете, что принесёт работа этой платформы?
- Есть политические аспекты. Это присутствие России в этом регионе. Это очень важно, но главное – мы сможем в течение круглого года осуществлять наблюдение за изменением климатического состояния высоких широт планеты в этом регионе. Это очень важно, об этом многие страны мечтать могут только. А вот Россия семимильными шагами идёт к тому, чтобы это сделать.
- А я так понимаю, что аналогов этой платформы нет?
- Нет. Нет. Это вообще судно нового класса, в мировой истории не было такого.
- А какое у вас ощущение внутри? – Вы практически разрабатываете новый тип...
- Нет, я разрабатываю техзадание для его использования, его назначения. А конструктивные вещи разрабатывает уже специалисты судостроительного профиля. У нас есть лаборатория, которая занималась предварительной проработкой этих вопросом, потом конструктора конструкторского бюро, которому было поручено во взаимодействии с нашими специалистами уже дорабатывали.
- Вы в первый рейс на нём пойдёте?
- Мне хотелось бы, но время покажет.
Вот лично я вижу такую задачу, что мы должны восстановить в Арктике нашу сеть научных обсерваторий на арктическом побережье, на архипелагах и возобновить мониторинг морской природной среды окраинных арктических морей и арктического бассейна, используя суда и воздушные суда, и вертолёты. Для того, чтобы понять, как у нас океан сейчас меняется.
В чём-то мы лидируем, но с 90-х годов в Арктику пришли те люди, которые там никогда не были. То есть туда пришли немцы, которых не было, туда пришли и китайцы. Туда идут и японцы активно и итальянцы. То есть все хотят в Арктику. И у многих – многие хотят состав Арктического совета войти, хотя это не арктические государства. Но влияние значения Арктике для жизни на планете столь велико, что её исследовать и работать в ней хотят многие.
Хобби у меня?
Моё всё хобби у меня – это работа, потому что на другое у меня времени. Не хватает вот, например, когда дрейфующую станцию начинали снова делать, в течение года, пока шёл первый дрейф и перед ним, я вставал в 7 утра, в 8 я был на работе, в 12 я приезжал домой. И так без выходных, без отпусков целый год, вот. Но потом з разогналось, стало двигаться. А так я люблю водные виды спорта.
- Чем увлекаетесь?
- Виндсёрфингом увлекаюсь.
- Это на Финском заливе?
- У меня дача в четырехстах километрах на Ладожском озере. Вот я туда еду, у меня там есть всё необходимое.
- Это в Карелии уже?
- Это в Карелии.
– У вас книги есть?
- Я хочу сказать, что это коллективные, в основном, два-три автора есть. В основном эти вещи связаны как раз с исторической направленностью деятельности тех или иных аспектов работы Арктического института. Вот одна книга – это "ААНИИ. Истории и судьбы", где история Арктического института описана и судьбы отдельных людей. Они здесь все приведены, и это очень ценно, и, с моей точки зрения, книга. Вот другая, которая здесь лежит, это "История мореплавания по трассе Северного морского пути" – практически то, чем мы занимались в 20-м – в начале 21-го века. А вот эта монография посвящена новому направлению, связанному с исследованиями на Северной Земле. Это стационар "Ледовая база "Мыс Баранова" и основные научные результаты, которые на ней получены. Здесь нет ещё, нет ещё нескольких книг – они уже раритет. Они связаны с работой экспедиции "Север", прыгающих отрядов, вообще с экспедицией "Север". И с дрейфующими станциями "Северный полюс" тоже две книги есть. Основные результаты работы – я хочу сказать, что всё что связано с природой, дикой природой, естественной природой – это очень привлекательно и захватывающе. Потому что сталкиваюсь с естественным, а не искусственным миром, созданным человеком. И это масса впечатлений, невероятная событийность, масса неожиданностей, которые предвосхитить подчас невозможно.
- Там всё непросто. Это там идёт вертолётная разведка всё время, ты летаешь или твои коллеги летают. Значит, если ты не летаешь, ты за них переживаешь, потому что они находятся в воздухе, ты видишь, что атмосфера нестабильна, что там обледенение идёт. И ты ждёшь с нетерпением возвращения этого вертолёта, чтобы все целые и здоровые вернулись. Поэтому там целая перепития эмоций, событий, напряжение не проходит. То есть это для тех, кто управляет процессом, это эмоциональный процесс.
Вот если говорить о пятом – четвёртом-пятом годах, я был там замначальником экспедиции, да там директор был наш начальником экспедиции – Фролов. А вот в международном полярном году я был начальником экспедиции "Арктика-2007" и "2008". То есть в Арктике "Федоров" – вот основная экспедиционная единица была в центральной части. И всё, что с не было связано, это было... Да, легче быть обычным сотрудником, когда у тебя голова твоя болит только о себе и о той задаче, которую тебе нужно решить. А когда тебе нужно вникать во всё, что делают твои подчинённые, при этом обеспечивать их безопасность и прогнозировать, что может произойти в дальнейшем, не допустить каких-то отрицательных моментов – это то же непросто. А ещё в Арктике есть белые медведи, которые приходят (особенно – на дрейфующие станции). Надо, их надо умудриться отогнать, чтобы они там чем-то не навредили.
- Сейчас же белых медведей нельзя убивать, да? Они занесены в Красную книгу?
- Но они и в советское время были в Красной книге. И если такие моменты совершались, то там как прокурорская проверка вылетала. Но нам удавалось избежать. Если мы стреляли,то...
Вот ко мне на станцию пришли два белых медведей. Одного удалось отогнать. Это первая. Вторая была самка с двумя детенышами, и ракет – после выстрела из ракетниц в воздух, она ушла. А молодой медведь до этого пришёл (красивый, абсолютно белый) – это было где-то в марте месяце, только рассвело – и вот он пришёл. Ему всё интересно, собаки на него прыгают, он их отбивают лапами, они, как мячики, отскакивают, и уже не возвращаются к нему. Люди стреляют из ракетниц в воздух там, ему под ноги, и он лапой эту ракету тоже отшибает, вот. Ну, понятно, что уже опасно. Вот мы с коллегой, с двумя нарезными карабинами – "лосями" вышли. Я говорю: Я попытаюсь его отогнать, а ты меня страхуешь". Я выстрелил и специально рядом с его головой, что пуля прошла на уровне уха. С первого выстрела он развернулся (почему-то до этого на более громкий выстрел он не реагировал), а тут развернулся и пошёл.
И мы за ним шли два километра по льду.
У меня такого момента, что в Арктику "ни ногой", не было никогда, вот...
Что ещё интересно, в действительности вот то, что мне довелось заниматься и практически руководить всей программой российских дрейфующих станций. Это такой очень важный для меня момент, который позволил, ну, многое сделать, много сделать для страны, много сделать для развития исследований в высоких широтах, много сделать для института. Практически мы вдохнули новую жизнь в наших полярников, которые так "закисали", я бы сказал, потому что серьёзных экспедиций не было. И это было таким толчком для института, для возобновления наших исследований в этом регионе. Вот что могу сказать ещё, значит, да, есть у меня много наград. Ну, вы знаете, у меня много ведомственных наград. У меня есть 2 государственные награды – Орден дружбы народов и медаль Ордена "За заслуги перед Отечеством" второй степени. И я почетный полярник, я отличник Аэрофлота, я ветеран гидрометслужбы вооружённых сил и много-много еще чего, вы знаете. Я горжусь тем, что вот мне довелось поработать и продолжить работу тех первооткрывателей нашей Арктике, с которыми – когда я пришёл в институт, они еще были, и вот я считаю, что мне очень повезло, что мне удалось с ними рядом работать. Потому что это были очень интересные люди, они были одни из первых, которые там работали. Но и нам достался кусок работы, когда мы считали себя первыми. Поэтому быть первым – это очень интересно. Ну, во-первых, Арктика меняется, осталось много неизведанного. Даже вот сейчас, в связи с завершением работ дрейфующих станций, мы возобновили работу одного из наших пяти стационаров на Северной Земле. И основные наблюдения такие масштабные мы ведём на "Мысе Баранова". Там обсерватория, которая работает круглогодично. У нас там очень много интересных эффектов, моментов имеет место быть именно в меняющийся Арктике нашей, когда идёт массивный сброс ледников, когда дрейфующие льды подчас полностью вытаивают и остаются только вот айсберги, когда существует рядом с ледниками озёра, и вдруг эти озёра сбрасываются, и они – там глубина их 20-30 метров. Вдруг они сбрасывают всю воду, где-то прорывается под ледником эта вода, и дно оголяется. И это интересно, потому что полярные географы могут получить пробы грунта и начать эти исследования, когда уникальные образцы доисторической флоры или фауны находятся. Всё это очень интересно знать.
- А что находится из флоры – фауны?
- Ну, например, отложения папоротников в камне.
- То есть действительно там раньше тропики были, на Севере?
- Во всяком случае вот такая активная растительность была, да.
- А скажите, вот есть же уже прогноз, что дальше с Арктикой будет?
- Вопрос, вы знаете, сложный. То, с чем я сталкиваюсь, вот мне удалось принимать участие в международном эксперименте MOSAIC. Это исследование климата. Такой эксперимент был. Он осуществлялся в основном на борту немецкого ледокола Polarshtern, а мы осуществляли поддержку его "Академиком Федоровым" на первом этапе. Я был с руководителем экспедиции на "Федорове" тоже. Это был девятнадцатый год. И когда мы шли, то есть в высоких широтах наблюдались (это было октябрь месяц) в тех районах, где еще не было льда, а это было очень высоко, мы уже ушли севернее ЗФИ, и там микробиота оказалась такая, которая встречается в Тихом океане. Когда эти организмы светятся, то есть планктон, да. До этого никогда я лично не видел и не мог себе даже представить, что на такой широте это может быть. Но вот оказывается, что потепление того достигло уже и в этих широтах, что там развиваются подобные микроорганизмы. Хочу сказать, что вот эта экспедиция, когда мы получали и анализировали все те данные о прогреве поверхностного слоя в океане, уже в арктическом бассейне, они были существеннее теплее, чем мы представляли себе. Вот у меня если до этого было мнение, что всё, Арктика у нас там через некоторое время похолодает, а теперь у меня иллюзии нет. Я считаю, что процесс продолжается, и как его остановить я представить себе, что что его может остановить, я не могу себе представить. Ну, во всяком случае, потепление будет продолжаться. Не радужные перспективы относительно существования дрейфующих льдов многолетних. Однолетние-то будут там какое-то время существовать, поскольку зима она всё равно будет. И притока солнечной энергии не будет, но как только поверхностный слой распреснённых арктических вод разрушиться, тепло атлантических вод, которые занимают промежуточные слои в арктическом бассейне, если их тепло достигнет поверхности то шанса у льда никакого не будет. А идёт активное разрушение этого слоя, вот. Ну что я вам ещё хочу сказать... Вот мне довелось ещё принимать участие в одной работе. Значит, у нас в своё время была сформирована Росгидрометом группа Арктического института и Мурманского управления гидрометеослужбы. Мы обеспечивали гидрометинформацией и готовили всю обстановку, когда поднимали атомную подводную лодку "Курск". Вот так что эта работа тоже была такая очень насыщенная, интересная.
- Подскажите, а вот мы на ледоколе "Арктика" были и видели, как на противоположном берегу Невы вот прямо строится эта "плавающая льдина", на которой будут...
- Нет, не льдина, это – это судно, называется ледостойкая самодвижущейся платформа.
- Да, которую планируют вмораживать в плавающие льды...
- А когда это вы видели?
- Вот буквально недавно.
- Значит, да, судно строится, и оно должно быть готово к будущему году – к лету будущего года. Если оценки будут справедливы, то осенью следующего года она может уйти в рейс. И уже начать дрейф. Это судно рассчитано на работу в дрейфующих льдах в течение двух лет.
- Вы пойдёте в этот рейс?
- Это решат, это не я решу, это будут решать другие люди.
- А вы хоте ли бы?
- Ну, я писал за техзадание для строительства этого судна, то есть всё, что связано с его планируемой постройкой, я имел к этому непосредственное отношение. Это судно, которого еще вообще в мировой практике не было. Да, это не просто.
-То есть, вы и здесь впервые?
- Вот мне повезло в силу того, что я занимался дрейфующими станциями, мне было поручено писать задание – техзадание для строительства ледостойкой самодвижущейся платформы.
- А как вы думаете, что принесёт работа этой платформы?
- Есть политические аспекты. Это присутствие России в этом регионе. Это очень важно, но главное – мы сможем в течение круглого года осуществлять наблюдение за изменением климатического состояния высоких широт планеты в этом регионе. Это очень важно, об этом многие страны мечтать могут только. А вот Россия семимильными шагами идёт к тому, чтобы это сделать.
- А я так понимаю, что аналогов этой платформы нет?
- Нет. Нет. Это вообще судно нового класса, в мировой истории не было такого.
- А какое у вас ощущение внутри? – Вы практически разрабатываете новый тип...
- Нет, я разрабатываю техзадание для его использования, его назначения. А конструктивные вещи разрабатывает уже специалисты судостроительного профиля. У нас есть лаборатория, которая занималась предварительной проработкой этих вопросом, потом конструктора конструкторского бюро, которому было поручено во взаимодействии с нашими специалистами уже дорабатывали.
- Вы в первый рейс на нём пойдёте?
- Мне хотелось бы, но время покажет.
Вот лично я вижу такую задачу, что мы должны восстановить в Арктике нашу сеть научных обсерваторий на арктическом побережье, на архипелагах и возобновить мониторинг морской природной среды окраинных арктических морей и арктического бассейна, используя суда и воздушные суда, и вертолёты. Для того, чтобы понять, как у нас океан сейчас меняется.
В чём-то мы лидируем, но с 90-х годов в Арктику пришли те люди, которые там никогда не были. То есть туда пришли немцы, которых не было, туда пришли и китайцы. Туда идут и японцы активно и итальянцы. То есть все хотят в Арктику. И у многих – многие хотят состав Арктического совета войти, хотя это не арктические государства. Но влияние значения Арктике для жизни на планете столь велико, что её исследовать и работать в ней хотят многие.
Хобби у меня?
Моё всё хобби у меня – это работа, потому что на другое у меня времени. Не хватает вот, например, когда дрейфующую станцию начинали снова делать, в течение года, пока шёл первый дрейф и перед ним, я вставал в 7 утра, в 8 я был на работе, в 12 я приезжал домой. И так без выходных, без отпусков целый год, вот. Но потом з разогналось, стало двигаться. А так я люблю водные виды спорта.
- Чем увлекаетесь?
- Виндсёрфингом увлекаюсь.
- Это на Финском заливе?
- У меня дача в четырехстах километрах на Ладожском озере. Вот я туда еду, у меня там есть всё необходимое.
- Это в Карелии уже?
- Это в Карелии.
– У вас книги есть?
- Я хочу сказать, что это коллективные, в основном, два-три автора есть. В основном эти вещи связаны как раз с исторической направленностью деятельности тех или иных аспектов работы Арктического института. Вот одна книга – это "ААНИИ. Истории и судьбы", где история Арктического института описана и судьбы отдельных людей. Они здесь все приведены, и это очень ценно, и, с моей точки зрения, книга. Вот другая, которая здесь лежит, это "История мореплавания по трассе Северного морского пути" – практически то, чем мы занимались в 20-м – в начале 21-го века. А вот эта монография посвящена новому направлению, связанному с исследованиями на Северной Земле. Это стационар "Ледовая база "Мыс Баранова" и основные научные результаты, которые на ней получены. Здесь нет ещё, нет ещё нескольких книг – они уже раритет. Они связаны с работой экспедиции "Север", прыгающих отрядов, вообще с экспедицией "Север". И с дрейфующими станциями "Северный полюс" тоже две книги есть. Основные результаты работы – я хочу сказать, что всё что связано с природой, дикой природой, естественной природой – это очень привлекательно и захватывающе. Потому что сталкиваюсь с естественным, а не искусственным миром, созданным человеком. И это масса впечатлений, невероятная событийность, масса неожиданностей, которые предвосхитить подчас невозможно.