Стругацкий

Владимир Ильич

МОО «Ассоциация полярников»
место работы :
Дата рождения :
место рождения :
страна :
Альма-матер :
Должность :
12 мая 1950
Ленинград
Россия
Ленинградский государственный институт культуры им. Н.К. Крупской
вице-президент
Родился 12 мая 1950 г. в Ленинграде.

В 1971 г. окончил Ленинградский государственный институт культуры им, Н. К. Крупской по специальности "библиограф".
С 1973 г. — специальный корреспондент газеты "Смена". Участвовал во многих полярных экспедициях, работал на дрейфующих станциях в Северном Ледовитом океане и на антарктических станциях "Мирный", "Молодежная", "Восток".

В 1978 г. принимал участие в рейсе к Северному полюсу атомохода "Сибирь".
Владимир Стругацкий многие годы дружил с выдающимся исследователем академиком А.Ф. Трёшниковым, участвовал в 1986 году в его последней экспедиции на Северный полюс.

В 2002 г. в составе 47-й российской антарктической экспедиции побывал на Южном геомагнитном полюсе.

В 2005 году В.И. Стругацкому ему присвоено звание «Почетный полярник».

За участие в высокоширотной воздушной экспедиции на Южный полюс в 2007 году награжден Орденом Дружбы.
В.И.Стругацкий - автор серии книг об Арктике и Антарктике, о полярных экспедициях, о выдающихся исследователях полюсов Земли: «По океану на айсберге» (1977), «Блуждающий странник океана» (1981), «Впереди – ледовая разведка» (1984), «Подвиг на полюсе холода» (1985) «Страницы арктического дневника» (1988), «Возвращение к полюсу» (2010). Общий тираж этих книг – около полумиллиона экземпляров.

В творческой биографии Владимира Стругацкого не только книги, но и фильмы, большинство из которых об Арктике и полярниках, среди них фильмы об А.Ф.Трёшникове, А.Н.Чилингарове, Н.Н.Урванцеве и других выдающихся полярниках


все видеоинтервью проекта
Расшифровка интервью Стругацкий В.И.
Чем я занимаюсь? – журналист, писатель, кинематографист не знаю кто… я хотел заниматься в детстве заниматься, ну в смысле в юности, занимался кино документальным и вот я вчера, спустя много лет, случайно вспомнил о нашей встрече и случайно перелистал свои публикации и самое интересное, что в 1967 году мой один из первых репортажей был со съемок фильмов о Фритьофе Нансене, и вот как все иногда накладывается, и потом мне так эта история с Нансеном понравилось, что я с фильмом, это был первый советский норвежский фильм, «Всего одна жизнь» он назывался, хороший фильма, я посмотрел на днях, и мне так эта история фильма понравилась, что я ездил потом на съемки много раз, снимали на Финском заливе путешествие Нансена к Северному полюсу… Если вы… ну вы не помните конечно, тот год были такие торосы на Финском заливе, меня поражало, лед навалил на берег и стояли торосы такие, как в Арктике, я тогда в Арктике не был, но на меня это произвело впечатление и потом, так как я работал в «Смене» то Смена была на Фонтанке 59, рядом с БДТ, и по другую сторону Фонтанки в Шереметевском дворце через Невский был Арктический институт и всегда, когда я мимо него проходил, я видел каких-то странных мужиков, которые сидели на скамейках или на каких-то ящиках, которые собирались в дорогу, и мне всегда хотелось туда зайти. А получив такую возможность, став журналистом, я пришел к Алексею Федоровичу Трешникову. Мне тогда было 23 года и я думал, что, во первых этот человек меня не примет, во вторых, у меня не получиться с ним разговора, а в третьих, я не очень понимал о чем его спрашивать . И вы знаете, вот с первой минуты нашего разговора, с первой минуты буквально, я понял очарование этого человека. Мне прежде всего понравилось ,что он большой очень, и в прямом и в переносном смысле, и когда к нему заходили в кабинет, мы проговорили с ним… он мне дал 10-15 минут на разговор, мы проговорили с ним полтора часа и я почувствовал к нему большую симпатию. Я как чувствовал, что мы с ним всю жизнь будем не только общаться, но и дружить и я почувствовал к этому человеку большую симпатию. А так как время было много и секретарь все время заходила и говорила, что там Алексеев летчик, там Иванов, Петров и Сидоров, то есть очень срочно было, они приходили и когда Трешников злился, у него был огромный письменный стол, и он стукал по столу кулаком, то у меня было впечатление, что сейчас взлетит не только стол, не только разобьется стекло, но и взлечу я из Шереметьевского дворца. 

Когда-то в каком-то репортаже своем, в каком-то рассказе или очерке о Трешникове, я не помню, я написал, что у него кулаки как футбольные мячи, я думал, он обидится, ему очень понравилось, и после этого, конечно я уговорил его отправить меня на Северный полюс. Я познакомился практически за пару лет со всеми сотрудниками Арктического института, познакомиться было легко, потому что рядом с Арктическим институтом на Моховой была рюмочная и мы в обеденный перерыв, я не говорю уже после работы, мы шли в рюмочную, выпивали рюмочку водки с бутербродом с килечкой и это конечно было главное удовольствие от общения с полярниками, а потом я подружился с таким замечательным человеком как Павел Афанасьевич Гордиенко. Это уникальная личность – полярник, который был во многих экспедициях, на многих дрейфующих станциях. А первая его СП-4. Он был еще интересен тем, что я не говорю уже о том, что это был большой учёный, специалист по льдам, участвовал в первых 40 высокоширотных экспедициях сороковых пятидесятых годов. Он был тоже очень колоритной личностью, тоже большой человек. Всегда привлекали такие, знаете вот мужчины настоящие, мне, к сожалению ни разу в жизни самому этим похвастаться не удалось, и не удастся, я надеюсь, а вот то, что эти люди были такими, это было очень здорово. Павел Афанасьевич жил во дворе театрального института то есть на Моховой напротив рюмочной практически, и когда мы шли с ним после работы, я заходил иногда к нему, он говорит ну пойдем ко мне, ну к нему, это значит сначала в рюмочную, а потом к нему домой, а он был одним из крупнейших филателистов, собирающих конверты, марки, а еще у него была совершенно уникальная коллекция полярных значков, которая пропала, ну то есть я думаю что просто ее сын и их продал, ну в общем, многие пытались выяснить судьбу, но так и она исчезла эта коллекция… конечно, мне его рассказы были… просто, я жалею, что я в те времена не записывала эти рассказы, он наговаривал, он очень хотел со мной вместе писать книгу, но для меня оказалось тогда книга - это что-то большое такое, для меня неосуществимое, я считал себя я считаю репортером, и для меня прежде всего, важна была работа в газете.
Так как он был собирателем марок и значит марок и конвертов, то СП-4 была первая станция в истории, у которой был свой фирменный конверт. Теперь все станции выпускают конверты и все антарктические экспедиции, тогда это было нечто необычное и Павел Афанасьевич решил перехитрить всех, он когда выпустил конверт, и он часть конвертов забрал и раздал, а часть конвертов поставил в ящике себе под кровать и припрятал, с тем, чтобы когда он приедет, либо что-то поменять, либо бы нажиться на этих конвертах -их там поменять, продать, я не знаю, это не важно. И когда он вернулся с СП, то эти конверты стали конечно еще большей редкостью, и он решил опять таки быть самым хитрым, и он взял и подумал, что если на конвертах написать адрес его и расписаться, то конверты в цене сразу возрастут и коллекционная ценность его повысится, он так и сделал, но только не учел одного, он сделал это шариковой ручкой, а когда он отправлялся на СП, то шариковые ручки были большой редкостью или их вообще не было и в результате он загубил все конверты, которые стояли у него дома под кроватью, но это такая шутка, которую он рассказывал скорее всего так на 99 и 9 процентов, так и было, но вот такая история с ним связана была. И когда с благословения Трешникова и при поддержке Павла Афанасьевича Гордиенко я полетел на СП, я полетел первым рейсом новогодним, это рейс, который называли пьяным. Почему пьяным, потому что это рейс, которым перед Новым годом тогда на дрейфующую станцию везли водку, шампанское, посылки и елку, а я был таким знаете сумасшедшим репортером, я подумал, что надо сделать, для того чтобы, я знал что мы летим на 1, 2, 3 дня на станцию, что надо сделать для того, чтобы иметь стопроцентную гарантию, что ты с этими людьми установишь полный контакт, и тут меня осенило - я взял свой магнитофон «легенда», диктофон, который ну теперь трудно представить размеры - был мой с дипломат приблизительно, такая тяжелая штука, и с этим диктофоном объехал практически, там было больше 20 зимовщиков на станции, объехал семьи всех ребят, всех полярников и записал каждому по кассете часовой - вы себе не представляете, как меня встретили! Тогда не было спутниковых телефонов, тогда не было никаких там gps, тогда не было связи, и для того чтобы там мы потом звонили из Антарктиды позвонить можно было раз в месяц через спутник, через радио центр балтийского пароходства и слышимость была такая, что тебе непонятно со своей женой ты говоришь или с чужой, но это не важно было, потому, что главное был сам факт разговора, а иногда вообще связи не было и приходилось, а так как это было радио центр СМП, давало возможность из Антарктиды говорить там раз в месяц каждому, да и если в это время в это окно связи нет, извини Вася... 

Но возвращаясь к дрейфующей станции, я уже на Антарктиду перескочил, мне в Арктике очень повезло и в Антарктике, я попал на дрейфующую станцию Северный полюс 22, эта станция, которая установила рекорд долголетия и путешествовала по океану восемь с половиной лет, и я на ней бывал, потом каждый сезон и написала несколько книжек, издал, но когда я первый раз прилетел на полюс, то я вот пришел к каждому в дом, поставил на «Легенду» кассету, дал послушать и стал родным человеком, потому что у меня спрашивали, слушай а как мой там Петенька, ну я конечно эту Петеньку не помню, но я говорил отлично, а как там моя Машенька – отлично, а как там моя теща любимая, я говорил отлично, а так как все это сопровождалось определенными предновогодними тостами, то настроение было хорошее. Но единственное, что что я вырос в такой сугубо интеллигентской семье, и в нашей семье вообще в серванте стояла бутылка кагора, ее хватало на целый год, в основном на то, чтобы ребенку дать там для желудка, кагор тогда давали детям, а тут до этого водки я практически не пил, а тут мне полярники стали наливать спирт и трое суток, которые я был на станции, мне время жалко было тратить на сон, я все время, мое счастье в этой магнитофоне «легенда», потому, что писать я бы не смог, потому что мне надо было все время выпивать, но ума включать кнопку на магнитофоне хватало, и я записал несколько, по моему, с десяток кассет аудио и это конечно было для меня тем выходом, который я нашел.

Я нет ни в семьдесят первом, извиняюсь в семьдесят втором я первый раз попал СП. Потом я, так как мы дружили всю жизнь с Чилингаровым, я участвовал в рейсе Сибири, атомохода «Сибирь» - это был первый рейс атомного ледокола в зимних условиях на Северный полюс, потому что в 1977 году ходила Арктика вместе с моим тоже большим другом и соседом Юрием Сергеевичем Кучиевым в семьдесят восьмом году пошла Сибирь и начальником экспедиции был Артур Чилингаров, с которым мы опять-таки дружили, и у нас был такой смешной эпизод.
Чилингаров сказал да мне важно было перед рейсом Сибири был полет из Мурманск, по трассе посмотреть ледовую обстановку и Чилингаров сказал, что он никого не возьмет туда, так как нет места в самолете и вообще не фиг мешать ему.

Меня он тоже не возьмет, когда я орёт, что он никого не возьмет я потом подхожу, говорю но никого не бери меня возьми, но этим обычно и кончается и он говорит, я никого не возьму, никто из журналистов со мной не полетит, я говорю, и ты не полетишь я говорю ну ладно иду к командиру корабля и запираюсь в туалете, а ребята все меня знают и у нас с ними в добрые отношения и запираюсь в туалете на взлете сижу там, жду пока Чилингаров отойдет. Отошел он довольно быстро как всегда и через полчаса он сказал командиру, а все-таки зря мы Стругацкого не взяли, он говорит Артур Николаевич, почему не взяли? Взяли, он говорит как взяли? Подходит к туалету, отпирает, оттуда вываливается Стругацкий, вот так потом мы с ним пошли в эту экспедицию и практически, ну я участвовал во всех его экспедициях, и в 2007 году мы в течение года, ну мы говорим что этот подвиг совершил Чилингаров конечно, в течение года мы побывали сразу на двух полюсах земли на южном полюсе и на северном и Чилингаров подал документы на книгу рекордов Гиннеса, ну нам до книги рекордов Гиннесса далеко, но летали мы вместе вот так, но с ним на самом деле замечательно, потому что он такой у него такой армянский взрывной характер, он очень активно злиться и потом также активно отходит.
Этот человек действительно смелый, я опять таки, как то написал в какой-то книжке своей, что он авантюрист. Я думала он обидится, но потом сели и стали это спокойно обсуждать, и он и я поняли, что без авантюризма невозможен ни один исследователь, таких путешественников полярников, потому что любая экспедиция, если ты хочешь, чтобы она удалась, любая экспедиция это авантюра, я много раз в этом убеждался.

Вы знаете, когда я в очередной раз прилетел на СП 22, а почему она была долгожительница, потому что она была на айсберге, и по существу она была на земле, это такой корабль дрейфующий, и она два раза обошла Северный Ледовитый океан по кругу и дала мне возможность там бывать часто

Я понимаю, что только ради этого она и путешествовала, чтобы я мог прилететь. Там был аэродром, который был устроен почти как «Пулково», я имею ввиду по твердости, и когда я прилетел в очередной раз, это был семьдесят седьмой год по моему, ну я повторяю, я каждый год туда летал, и когда я прилетел в очередной раз, то меня всегда восхищало работа аквалангистов.

На СП 22 эти ребята все были моими близкими друзьями, с которыми мы общались и в Ленинграде, у которых я был в гостях, они были у меня в гостях, мы знали семьи друг друга, и я сказал, что если вы меня не спустит ,и не макнете, что я с вами не дружу, с вашими семьями тоже и в гости не приглашаю и не пойду!

В результате родился такой репортаж 37 минут подо льдом Северного полюса, до меня никто из пишущей и снимающей братии не спускался, и таких людей было… вообще вот эти ребята там Володя Грищенко гена, Гена Кадачигов, Вадим Углев и Коля Шестаков, вот это был весь отряд им помогал врач Гена Горбунов и эти ребята меня макнули на 37 минут, и то, что я увидел лунки а это теперь хорошо говорить весело, то что я увидел в лунке, увидел подо льдом, опять таки надо понимать, что это был 30-метровый айсберг толщиной, это удивительная картина, которая она запомнилась мне на всю жизнь, и я в каждой книге стараюсь поместить оттуда снимок подводный, и об этом рассказать.

А еще этот спуск интересен тем, что мы ходили вместе в паре с Геной Кадачиговым, потому что одного не пустят и еще это спуск интересен был тем, что Жак Ив Кусто решил спуститься впервые в мире на Северном полюсе в семьдесят восьмом году, а после того, как я напечатал этот репортаж и его перепечатали практически все издания мира, причастные географии и к Арктике, то Кусто узнал об этом и плюнул на эту идею, то есть я перешел ему дорогу, но я потом несколько раз спускался, один раз спуск у меня был связан с семейной неприятностью, потому что, когда я полетел СП в очередной раз на 22, там заканчивал работу Игорь Мельников, такой доктор наук, который занимается подводным миром Северного полюса Северного Ледовитого океана и он был один в палатке с лункой и да я забыл сказать, что опасность спуска в том, что в любой момент эта лунка захлопнется и ты скажешь родным всего доброго, но вряд ли успеешь это сделать.

 И еще что белые медведи ходят иногда, тоже они рвутся почему то к этой лунке. Так вот когда я прилетел и там работал Игорь Мельников, то это большой такой ученый действительно, и он делал последний спуск перед тем, как покинуть станцию, ну без меня ему спускаться было некомфортно конечно, я ему это объяснил в доходчивых выражениях, и он говорит, ну давай спустились, спустился он, спустился я, поболтался там, в подводном мире, мне было очень интересно, потому что там, когда спускаешься, там знаете как на коралловых рифах, нарастают на льдине, на стенке льдины нарастают такие ледышки как кораллы, очень красиво, это забыть нельзя.

Мы спустились с ним и Игорь сказал, ну за это дело надо поднять рюмку, потому что мы замерзли здорово и потом в этом подводном снаряжении холодно спускаться, и когда поднялся, он говорит у давай да еще надо говорить отдать что-нибудь Нептуну. Я говорю, раз традиция, надо отдавать и взял грузовой пояс и бубухнул его в лунку, ну на глубину четыре километра, этот пояс ушел, а теперь ты давай, я говорю а у меня ничего нет, что я буду бы бухать туда, и тут я сообразил, что у меня ничего нет, кроме майки и трусов, я бубухнул это в лунку майки и трусы, а они зараза не тонут, Игорь нашелся, он взял второй пояс чугунный и на майки и трусы на майку и трусы, а дело все в том, что это был какой-то там год, ну жуткий дефицит всего, а жена отстояв три или четыре часа в гостином дворе, купила мне чешское белье и в общем это чешское белье как она меня не уговаривала я взял с собой в Арктику…
Была такая станция СП 25 дрейфующая, на которой я тоже радовался жизни и эта станция она вызвала у меня такой интерес, что я решил сделать о ней фильм, но делать фильм очередной плохой фильм об очередной неинтересной станции мне не хотелось, и я решил мне пришла в голову такая мысль, снимать параллельно в Ленинграде и на Северном полюсе
В Ленинграде семьи ждущие, на Северном полюсе полярники работающие и в финале они должны встретиться в аэропорту. Ну во первых я подружился со всеми семьями, потому что я после общения с ними полетел в отличие от них на дрейфующую станцию, но появились общие интересы и потом, когда моя съемочная группа, а это был «телефильм», объединитель «телефильм», моя съемочная группа встречала ребят уже в Ленинграде в Пулково, то мы уже были как родные и мы проследили историю этих семей, потом состыковали это все и получился неплохой фильм.

Во всяком случае сейчас я вспомню, как же этого самого знаменитого режиссера документалиста, но я вспомню он сказал когда он увидел этот фильм, он сказал, что же вы прозевали, надо было полный метр делать, потому что столько материала была у тебя, и ты сделал короткометражную картину, но меня это тогда не очень беспокоило, денег все равно никто не платил, поэтому полнометражная на или короткометражная это уже не важно.
Но вот это было на международных фестивалях какие-то награды получил и фильм был за который не стыдно, так же, как не стыдно за фильм о замечательном человеке Николае Николаевиче Урванцеве – человеке, который открыл норильское месторождение, основал город Норильск и благополучно 17 лет там он сидел в гулаге.

Я с ним дружил, я сделал о нем несколько фильмов, в том числе в объединении «Экран» центрального телевидения, который считался тогда самым крупным кинопроизводителем в Советском Союзе и я сдружился с Урванцевым настолько, что я взял на себя ухаживать за и ним, когда он остался один довольно в немощном состоянии. Он жил около Парка Победы и когда он умирал, то я спросил у него за ним никто не ухаживал практически. Такой знаменитый человек и все его бросили, я спросил у него Николай Николаевич, ну какое у вас желание сейчас последнее, он говорит Володенька, у меня желание хотя бы минуточку посидеть на скамейке в Парке Победы, а он не выходил уже много месяцев из дома, они жили вдвоем совершенно немощной женой, фильм назывался опять-таки «история одной любви» это история двух людей, которые искали друг друга, в концентрационном лагере которые вместе открывали норильское месторождении Елизавета Ивановной и Николае Николаевиче, очень это сюжетно, полнометражный фильм, мы решили, что вдвоем с московским режиссером, что мы Урванцева посадим, знаете как детям ныряют в бассейн, и его же самое вот так чтобы подпрыгнул, руки скрещивают и сажают чтобы подбросить, так мы посадили Урванцева, которому было за 90 лет по моему, я не помню, и вынесли с режиссером московским моим его на скамеечку и сняли как он дышит, вы себе не представляете, как дышит человек, слава богу, не представляете как дышит человек перед смертью, и потом мы занесли его обратно в квартиру.

Там было много всяких историй бытовых, потому что за ним никто не хотел ухаживать, и дети родственники, но в общем, он практически умирал у меня на руках, и потом я сделал о нем несколько фильмов о Николае Николаевиче, удивительное мужество человек, удивительно интеллигентный, в фильме участвовал брат Льва Додина, вот знаменитого режиссера театра на Рубинштейна, мы с ним, познакомил нас еще Урванцев, а его родной брат работал с Урванцевым, он был член-кором академии наук, он работал в Севморгео, и был крупнейшим специалистом по добычи платины, но это длинная история, в общем, они очень уважительно относились к Урванцеву, мы часто бывали на всяких сборищах, Урванцев где был и этот режиссер.

Фильм от Рудольфе Лазаревиче Самойловиче, первом директоре Арктического института, совершенно уникальной личности, и чем я больше я занимаюсь, уже третий год собираю материал для этого фильма, и чем больше я влезаю в эту личность, тем больше материала остается за бортом, к сожалению и это очень плохо, я не знаю, как мне удастся доделать его этот фильм, такое количество материала я собрал, что просто уже закопался в этой груде, кстати мне очень помогает и помогала замечательный человек Маргарита Емелина, которая здесь работает в Арктическом институте, у которой совершенно уникальные знания по истории Арктике, она уникальный историк и уникальный человек в чьей прекрасной головке держится масса сведений, потому что такой человек был в Арктическом институте Серёжа Фролов, он кстати завидовал той лаборатории который заведовал когда-то ПАГ – Павел Афанасьевич Гордиенко, так его сокращенно называли ПАГ, и как Артур Чилингаров всегда говорил, что ПАГ в Арктике как пароль, открывает двери и сердца, и вот со мной тоже самое случилось, потому что Павел Афанасьевич Гордиенко для меня был очень близким человеком, который во многом открыл для меня полярную тематику, и я ходил к нему, знаете я не люблю журналистов, которые боятся показать свою работу кому-то до публикации, также как и свое кино, я всегда, у меня принцип был, если было время, если была возможность в 99 случаях из 100 я давал до публикации до выхода на экран прочитать, и я всегда носил свои статьи либо Трешникову либо Павлу Афанасьевичу Гордиенко и это были люди настолько заняты, и которым так сказать было не попасть, скажем так с улицы, и я до сих пор поражаюсь, как они всегда находили время прочитать мои опусы и не только прочитать, но и внести правку, понимаете это огромная работа, потому что я размахивал широко, достаточно сказать, что после вот первой поездки трехдневной на Северный полюс, когда полетел на СП 22, я вот вчера посмотрел, перелистал, «Смена» практически каждый день печатала очерки, в январе - в феврале, то есть была такая, было такое комсомольское начальство, которое всегда упрекала, «Смена» была органом обкома комсомола ленинградской, всегда и самые популярной тогда газетой, и она всегда всякие секретари обкома комсомола, приходя на собрание, начинали орать, что Стругацкий превратил Смену из органа обкома комсомола в орган Арктического института, и это было действительно так, потому что я публиковал очерки просто таким потоком, и я не ожидал, что когда я сделаю первую публикацию, а потом пришли другие публикации, потому что были другие экспедиции, мне в тот же год позвонит директор издательства Гидрометеоиздат, для меня это было тогда это было Всесоюзное издательство, очень популярное, выпускающее массу книг, путешествия и книги Тура Хейердада, Жака ива Кусто, того же Трешникова

Мне позвонил сам директор издательства и сказал Владимир Ильич, мы хотим издать ваши очерки, я подумал, что надо мной кто-то подшутил, потому что тогда, чтобы попасть в тематические планы издательства, надо было пройти сто кругов ада и утвердить это ЦК КПСС план издательство и он мне позвонил и говорит, знаете, у меня такое предложение, соберите все это в кучку и немножечко допишите, потому что нам показалось интересным, то ,что вы написали.

И я собрал и уже в те же 70-е годы очень быстро издали мою первую книжку, у ней был какой-то огромный тираж, она так и называлась «По океану на айсберге» и на обложке художник нарисовал линию дрейфа станции извилистую, но оказалось, что никто не знал, что она столько лет просуществует эта станция, оказалось, что в каждой новой книжке, эта линию надо дорисовывать.

Значит в 2007 году на атомоходе «Россия» и на научно экспедиционном судне арктического института «Академик Федоров», с которым я кстати тоже дружил, с тем папаницем, и пролетел всю Арктику в том же семьдесят седьмом году, который я вам рассказывал, это было 40 лет СП 1, и мы пошли с Чилингаровым на Северный полюс, это была первая экспедиция, поставившая своей целью спуск в точке Северного полюса, где глубина больше 4 километров, я был последнюю ночь, несколько раз заходил к Чилингарову перед спуском, ему звонили первые люди страны и говорили, Артур, ты что с ума сошел, у тебя так сказать прекрасная биография, у тебя все в жизни есть, ты полностью состоялся как человек, зачем тебе погибать под подо льдом Северного полюса и была нервная такая обстановка… Действительно эти звонки очень нервировали и это был первый случай, когда Артур написал завещание и когда они ушли под лед, это было с борта «академика Федорова», аппарат «мир-1» и «мир-2» и когда они ушли под лед, то льды начали наступать, началось торошение, а я вам рассказывал, что в лунке если захлопнется дверца, то пиши пропало, а вот эта дверца была маленькая, с футбольное поле, и самое ужасное, что когда они спустились на дно поставили флаг там, связались с космическим кораблем, кто-то из космонавтов там какие-то добрые слова сказал, все прекрасно, а когда они пошли на подъем, то отказали маяки, и они не могли всплыть то есть они всплывут всплыли, но они один раз стукнулись а корпус «Академика Федорова», что очень неприятно, потому что могла быть пробоина и у них и у нас, и все понятно, да и а потом они мы их видели, они нас не видели, они не видели судно, потому что они ходили под днищем корабля, и под этой лункой огромной, и они не знали, что над ними, и вот они ходят так, а это ожидание, я не помню, по моему пять или семь часов они работали подо льдом, это ожидание, очень неизвестно, кому было хуже - нам наверху или им там, потому что такое нервное напряжение, и я все время сидел в диспетчерской слушал все переговоры, еще у меня было, наверное два десятка съемочных групп, которые Чилингаров попросил меня с ними справляться, а что такое справляться с съемочными группами, которые там центральное телевидение, Первый канал, Россия, Российское телевидение, иностранные камеры, ну я думаю вы себе можете представить, что это полный бардак, и каждому надо в диспетчерскую войти первому каждому, надо задать идиотские вопросы, которые уже задавали до него ровно сто пятьдесят пять раз, и все это им надо было чуть не в драку их всех этих операторов разнимать, не говоря о том, что у меня была своя съемочная группа, вот и в результате все закончилось как всегда благополучно и поднялись пришли, я не помню, по моему в Мурманск и прилетели в Москву.

Вы себе не можете представить в Москве на улицах висели растяжки, приветствующие участников экспедиции, это как встречали Чкалова, Папанина, как встречались Седовцев и челюскинцев, то еще не представляете, какая была атмосфера, Артур получил вторую золотую звезду героя, так как первая у него за поход на спасение в Антарктиде, а вторую он получил за спуск на море в точку Северного полюса и действительно все издания мира публиковали сообщения буквально через несколько минут после того, как они сели на грунт Северного полюса не дожидаясь, пока подводные эти батискафы поднимутся, хотя все могло произойти.
Но Артур человек удивительно везучий и как я говорил, все авантюры его кончаются успехом. Это тоже очень важно, потому что понимаете, успех надо организовывать, понимаете это болото затягивает, профессия затягивает, общение с людьми затягивает, плохо что ты с этими людьми стал друзьями потому, что это очень мешает работе - дружба понимаете в журналистике и в писательском деле есть определенные черты, за которые в общении со своими героями не надо переходить, то есть ты должен знать о человеке не все, потому, что в каждом из нас есть как хорошее, так и плохое, если ты уже переходишь от общения с твоим героем к общению с твоим другом, это разные вещи это очень мешает работе, это очень мешает писать, это очень мешает снимать, потому что должно быть какое-то расстояние между автором и героем, это расстояние помогает иногда дофантазировать, соврать и сделать рассказ более интересным.

Тут когда ты вот так общаешься, ты уже лишен такой возможности, это очень плохо, и потом ты вынужден ,опять таки я вам говорил, что я все тексты показывал, вот знаете если пришел журналист к человеку, взял у него интервью и разошлись как в море корабли, плохо он написал о нем, я имею ввиду, неплохо как о человеке, а плохо сделал свою работу, журналист хорошо написал про него, он никогда в жизни этого человека больше не встретит.
А тут когда ты общаешься на таком уровне, этот человек тебе скажет о твоей работе, что ты во первых, слышать не хотел, а во-вторых не надо тебе этого знать, как бы а он тебе откроет всю подноготную того, о чем ты пишешь, и вот это как кандалы на руках понимаете… тут ты должен вот, должен себя вести так, и работать так, чтобы ты с этим человеком мог общаться и завтра и через 10 лет…

С некоторыми из них я общаюсь через 50 лет, понимаете и мы сохранили дружбу, и не рассорились, это очень трудно как с моей стороны, так и со стороны этих людей, потому что вот я был недавно на днях, в конце декабря на 75-летии Валеры Лукина, да мы дружим с ним вот с тех пор, как я пришел в Арктику, понимаете и я иногда от него слышу такие гадости, которые я не услышал бы ни от одного другого человека, мне это очень важно, я ему очень признателен, что он мне это говорит, но эта работа, понимаете, это тяжелая работа.
Я не настолько гениален, как Александр Грин, который сказал прекрасные слова, что очарование это разочарование, извините разочарование это плата за очарование, вот пусть эти ребята не бояться очаровываться и разочаровываться и в своей профессии и в жизни и в своих близких, потому что одно невозможно без другого.